Толковая Библия. Ветхий Завет. Пятикнижие
Шрифт:
Как некогда входил в ковчег Ной по особому божественному повелению, так и выходит из него не прежде, как получает об этом специальное божественное откровение. Воспоминание о потопе составляет одну из самых распространенных традиций древнего мира, причем самые детали этих сказаний нередко поразительно близко совпадают с библейской историей потопа. В особенности это должно сказать о знаменитой халдейской поэме об Издубаре или Гилгамете, открытой в древнейших клинообразных текстах, входящих в состав так называемого «халдейского генезиса». Параллельное сопоставление этой халдейской поэмы с библейским сказанием не оставляет никакого сомнения в их тесной
«пусть плодятся и размножаются на земле…» По поводу этих слов божественного повеления, непосредственно относящихся к животным, но касающихся также и человека, святой Иоанн Златоуст говорит, напр., следующее: «смотри, как этот праведник, снова получает то благословение, которое получил Адам до преступления. Как тот, тотчас по сотворении своем, услышал: их благослови и Бог, глаголя: раститеся и множитеся, и наполните землю (I:28), так и этот теперь растится и множится на земле, потому, что как Адам был началом и корнем всех живших до потопа, так и этот праведник становится как бы закваскою, началом и корнем всех после потопа» (святой Иоанн Златоуст, Беседа XXVI).
18. Выход из ковчега.
Здесь говорится о быстром и точном исполнении божественного повеления, чем Ной еще раз свидетельствовал свое полное послушание божественной воле.
20. Построение жертвенника и жертвоприношение Ноя.
«И устроил Ной жертвенник Господу…» Это, строго говоря, первое библейское упоминание о священном алтаре или жертвеннике; еврейское наименование его — мизбеах — указывает на него, как на место заклания жертвенных животных.
«и взял из всякого скота чистого… и принес во всесожжение…» Из числа тех чистых животных, которые находились в ковчеге в нарочито увеличенном количестве (VII:2), Ной по выходе из ковчега и принес Господу жертву. Эти жертвы названы здесь жертвой всесожжения; при ней жертвенное животное сжигалось все без остатка (Лев I гл.), что и служило символом полного совершенного сознания греховной немощи и глубокого сердечного покаяния. Отсюда, жертва Ноя была, с одной стороны, актом его покаяния за прошлый грех человечества, послуживший причиною потопа, с другой — изъявлением благодарности Богу за спасение и выражением полной покорности и послушания Его святой воле.
21. Завет Бога с Ноем.
«И обонял Господь приятное благоухание…» «Не соблазняйся грубостью выражения», — говорит по сему поводу Златоуст, — но, причиной такого снисхождения в словах признав собственную твою слабость, уразумей отсюда, что приношение праведника было приятно Богу… Вот почему и Апостол Павел сказал в послании своем: «Ибо мы Христово благоухание Богу в спасаемых и в погибающих: для одних запах смертоносный на смерть, а для других запах живительный на жизнь» (2 Кор II:15–16 [428]). Слова «приятное благоухание», по более точному переводу с еврейского — reach hannichoach должны быть переведены так: «запах удовлетворения, успокоения», причем в самом анализе
«и сказал Господь в сердце Своем: не буду больше проклинать землю за человека, потому что помышления сердца человеческого — зло от юности его…» В этих словах, очевидно, дается торжественное удостоверение самого Бога о неповторяемости подобного общемирового (в смысле универсальном для всего человечества и всех живых тварей) наказания; но самая мотивировка его представляется на первый взгляд несколько непонятной: по-видимому, она представляет повторение того мотива, который послужил главной причиной потопа (VI:5, 12–13); и здесь тот же самый факт берется а качестве мотива для противоположного отношения к миру.
Но более внимательное сличение этих двух параллелей, произведенное на почве контекста речи, открывает существенное различие между ними.
В первом случае сказано гораздо общее и сильнее — именно, что «все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время» (VI:5), чем характеризуется не столько наследственная, сколько, главным образом, постоянная личная греховная настроенность, переходящая, как это видно из контекста, в горделивое попрание нравственных устоев и в нераскаянное упорство (VI:11).
В рассматриваемом же нами стихе речь идет почти исключительно лишь о наследственной греховной порче, за которую человек сравнительно менее ответственен, чем за сознательную, личную греховность. Принесением же жертвы, о которой только что перед тем говорилось, человек как нельзя лучше доказал, что его личная настроенность значительно улучшилась, что хотя он, в силу греховной немощи своей природы, и продолжал грешить, но каждой раз в сознании своего падения и часто с глубокой скорбью об этом и с просьбой к Богу о помиловании, выражением чего и служили различные жертвы. Такая перемена в настроении человеческого сердца создавала вполне достаточные основания и для перемены к нему божественного отношения. «Прежде правосудие открывалось всеобщим, а милосердие особенным действователем (история потопа и Ноя): отныне правосудие будет являться в частном, как напр., над Содомом, над фараоном, а милосердие во всеобщем» (Филарет). Отсюда, становится вполне естественным и понятным указание на наследственную греховную порчу человека, как на мотив для снисходительного отношения к его греховности, с которой человек выражает (путем жертв) желание бороться по мере своих слабых сил.
22. впредь во все дни земли сеяние и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратятся.«впредь во все дни земли…» Т. е. до тех пор, пока земля существует и когда «дни земли» должны будут уступить свое место «дням неба» (Пс LXXXVIII:30 [433]).
«сеяние и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратятся…» Три времени года названы здесь по имени: весна, лето и зима, а четвертое — описательно: «жатвы», как время сбора хлебных злаков и плодов.
Впрочем, следует отметить, что мазоретский текст и некоторые из переводных текстов не называют также и весны, а дают лишь повторное обозначение двух основных сезонов или целых полугодий, это — «хлад и зной» или, что то же, «лето и зима», в соответствии с чем стоит и третья пара контрастов «день и ночь». И последнее чтение предпочтительнее, так оно встречается и в других местах Библии (Пс LXXIII:17 [434]).
Что касается до заключенной здесь мысли, то она служит более подробным разъяснением и развитием только что выраженной выше — о не повторяемости подобного потопу страшного стихийного бедствия, соединенного с неизбежным нарушением основных Законов природы (сравн. Иер XXXIII:20–25 [152]; Иез XXXIV:25–29 [435]; XXXVII:26 [436]). «Добрейший Господь обыкновенно, обращает внимание не столько на наши жертвы, сколько на внутреннее расположение, с каким мы их совершаем, и, судя по нему, или приемлет, или отвергает наши жертвы» (Иоанн Златоуст, XXVII, 273).