Толстой и Достоевский. Братья по совести
Шрифт:
Л. Н. говорил о том, как прежде ожидали новое сочинение Достоевского, Тургенева; теперь, кажется, того нет. Софья Александровна ответила, что до недавнего прошлого это было: еще года четыре тому назад молодежь ожидала новый выпуск сборников «Знание» с новыми вещами Горького» (Маковицкий Д. П. Кн. 3. С. 331).
«В разговоре об искусстве, который начался с картин Орлова, кончился «Властью тьмы», Л. Н. говорил спокойно. Софья Александровна, которая сегодня не в духе, горячо спорила.
Л. Н. возражал:
— В области хорошего, духовного есть только одно хорошее: духовное. Сюда нельзя примешивать красоту, поэзию. Некрасова
Софья Александровна: А если Некрасов говорит, что «нужно быть добрым»?
Л. Н.: Нет, он не говорит.
Софья Александровна напала на Виктора Гюго, которого Л. Н. высоко ставит.
Л. Н.: Виктор Гюго — это серьезная сила, такой и Герцен (его роман «Кто виноват?», «Былое и думы»). У них есть известная духовная энергия, их особые требования, которые драгоценны. Они есть у Диккенса, Достоевского, Шиллера. У Достоевского есть путаница, у него нет свободы, он держится предания и «русского, исключительного». Он связан религией народа.
Фелисите Робер де Ламенне
Л. Н.: У меня горячая любовь к Ламеннэ [189] . Он был священником, а перешел на искание истины и правды жизни. Вот это для меня дороже всего. А приписывание важности тому, что вы говорите: романам, поэмам, «Власти тьмы»… как только оно соприкасается с действительно важным, — теряет значение. Почему же нам всем дороже всего Евангелие? Вот вам искусство: притчи, сознание Бога. И как я буду любить описание, как он ходил по лесу и целовал ее руку? Это неважное. Приписывать этому важность — это слабость высших классов, которые оправдывают ту жизнь, какую ведут. Человек не может без искусства жить, как без пищи. Но как пище приписывать особую важность, стараться чем слаще есть — нехорошо, так и этому: поэзии, красоте. Чем меньше пищи, чем она чище, тем лучше, так и искусство» (Маковицкий Д. П. Кн. 3. С. 326).
189
Фелисите Робер де Ламенне — французский философ и публицист, аббат, один из основоположников христианского социализма.
«Л. Н. вспомнил еще трогательно-восхищенно про рассказ Достоевского о смерти арестанта, помещенный в «Круге чтения». При этом он высказал мысль, что Достоевский и Гоголь не разбираются критиками, потому что это были серьезные люди. А Тургенев, Чехов — легкомыслие, ничтожество, а их разбирают. У Тургенева нет ни одной страницы, которая равнялась бы Достоевскому: нет серьезности.
Софья Александровна заметила, что Чехов подымает вопросы.
Л. Н.: Какие же вопросы у Чехова?
Софья Александровна не ответила» (Маковицкий Д. П. Кн. 3. С. 409).
Л. Н. Толстой и И. И. Мечников в Ясной Поляне. 1909
«Софья Александровна (Стахович. — В. Р.), третьего дня известившая Л. Н. о том, что Мечников [190] желает
190
Мечников Илья Ильич — выдающийся биолог, лауреат Нобелевской премии в области физиологии и медицины (1908). В беседе, опубликованной в журнале «Русское слово» (№ 106), Мечников сказал: «Очень хотел бы повидать нашего великого современника Л. Н. Толстого. Я непременно постараюсь побывать у него в Ясной Поляне. За ходом работ его я давно слежу с большим интересом, и есть многое, о чем надо нам с ним поговорить».
— Мне жалко, что он это говорит. Во-первых, никто этого знать не может; во-вторых, против него говорит изречение, которое помещено на сегодня в «Круге чтения» из Псалтыри и которое указывает, что в старину стариков мало было [191] .
Когда Софья Александровна читала в интервью об утверждении Мечникова, что в сокращении жизни виноваты (прежде всего) бактерии толстой кишки, и о сочувствии английскому оператору Леду, удалившему ее 120 людям, Л. Н. сказал:
191
«Дней лет наших — семьдесят лет, а при большей крепости — восемьдесят лет; и самая лучшая пора их — труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим. Пс. 89, ст. 10» (41, 319).
— Ах, что это такое! Я жалею, что я этого не прочел прежде, чем его пригласил. Он или ребенок, или сумасшедший. Удивительно!
Софья Александровна что-то возражала, на что ей Л. Н. сказал:
— Прочтите Достоевского «Смерть в госпитале». Почему воображать, что жить 120 лет, а не 120 минут?
Софья Александровна: Я считаю смерть великим несчастьем: выйти из среды, которую любишь и где взаимно любим.
Л. Н. сказал, что он сочувствовал бы Мечникову, если бы тот изобрел способ облегчить предсмертные страдания:
— Не то, чтобы я боялся их, но человек мог бы сказать, что он чувствует и сознает во время умирания и что из-за страданий агонии не в состоянии высказать. Многие люди живут так, как если бы им приходилось через час умирать» (Маковицкий Д. П. Кн. 3. С. 410–411).
«Из революционеров Лев Николаевич особенно интересовался П. А. Кропоткиным.
— Прочел я, — говорил он, — недавно его книгу о французских тюрьмах. Умная, поучительная книга, прекрасно выявляющая лицемерие республиканской власти. Очень хотелось бы мне лично познакомиться с Петром Алексеевичем Кропоткиным, но, видно, не придется, как не пришлось мне познакомиться с Федором Михайловичем Достоевским. Чем больше я живу, тем сильнее чувствую, как близок мне по духу Достоевский, несмотря на то что наши взгляды на государство и церковь кажутся прямо противоположными. Достоевский, Кропоткин, я, вы и все другие, ищущие истины, стоим на периферии круга, а истина в середине» (ТВ С. Т. 2. С. 59–60).
«Я предложил Л. Н. прочесть иллюстрированное приложение к «Новому времени» от 21 ноября. В нем письмо И. С. Аксакова к Ф. М. Достоевскому и его ответ. Л. Н. с трудом читал (изжога?), но стал читать и прочел до конца вслух. В начале письма Ивана Сергеевича, где слишком издалека подходил к главному вопросу, Л. Н. сказал: