Тольтеки нового тысячелетия

Санчес Виктор

Наконец, перед нами предстала вершина горы Дворца. Мы двинулись вперед, все отчетливей понимая, почему эту гору называли священной. Это была святыня, где появился на свет Тамац Кахуллумари. Ощущение повышенной энергетики местности все возрастало, создавалось впечатление, будто мы приближались к реактору, только излучаемая энергия была неопасной, скорее, она навевала какое-то умиротворение. Мы чувствовали, что с каждой минутой наше существо меняется - на шумы внимания и ограниченное видение повседневной жизни накладывалось внутренне осознание.

Мы преодолели последнее препятствие на пути к вершине - склон был столь крут, что мы не видели цели своего путешествия, его загородила

скала. Наконец, мы оказались наверху, и перед нами простерлась бескрайняя панорама пустыни. Перед нами лежала Хумун Куллуаби. Воздух был совершенно прозрачен и вид открывался вплоть до самого горизонта. Крошечные деревеньки, которых и на картах не найдешь, нисколько не портили пейзажа. Тут правила только природа, только Дух. Я оглянулся на своих спутников, и понял, что они тоже до глубины души потрясены этим зрелищем. Глаза блестели, чувствовалось, как сильно повлияло на каждого из нас путешествие. Да, та прогулка перевернула каждого из нас!

Повсюду виднелись следы пребывания виррарика: круглая площадка, где они совершали приношения Предку Огня, и сами приношения - стрелы, нерика, оленьи рога, свечи, шоколад, зеркала, и прочее. Я распорядился, чтобы никто ничего не-трогал, чтобы не прикасались даже к камням.

По вершине Дворца Правителя проходила трещина, рассекающая ее на две, резко отличные друг от друга, половины. На левой, где лежали приношения, виррарика, судя по всему, совершали свои жертвоприношения. Мы же стояли на правой половине, примерно в трехстах метрах от "сферы виррарика". Свалив на землю нашу поклажу и разведя костер, мы приготовились принести жертву Силе Горы. На этот раз в приношение вкладывался совершенно особый смысл, которого мы не могли предвидеть раньше. Каждый произнес свою молитву в одиночку, по-своему, в том месте, которое казалось ему наиболее удобным. И это была кульминация нашего путешествия в этом храме, созданном самой Природой.

Было уже поздно, и мы решили заночевать на вершине. Собрав "топливо", соорудили из камней кольцо и разожгли внутри костер. Больше делать было особенно нечего, и мы сидели вокруг костра, беседуя о том, о сем, о наших жизнях, нашей борьбе, о наших переживаниях, которые мы испытали на этом пути. Никто из нас не забудет этого двойного путешествия - телесного и духовного.

Ночью стоял ужасный холод, дул ледяной ветер. Мир повернулся к нам другой стороной, мистической и необъяснимой. Мы почти не спали в эту ночь. Утром нужно было возвращаться домой.

Когда лучи солнца коснулись вершины горы, я вылез из спального мешка, сказал "Доброе утро!" утру, пустыне и Святой Горе, и тут же начал составлять план на обратный путь. Мои спутники еще спали, и я решил немного пройтись. Повинуясь какому-то бессознательному импульсу, я отправился на левую сторону вершины и тут вздрогнул, не веря своим глазам: наяву ли это, или во сне? По склону горы поднималась группа индейцев, явно направлявшаяся к вершине - вот этого я не ожидал! Конечно, повсюду были следы индейцев, но кто бы мог подумать, что в тот момент, когда мы уже собирались покинуть гору, здесь появятся они!

Индейцев было девять, они были одеты типично для виррарика: вышитые брюки, яркие рубашки с распахнутым воротом, шляпы с перьями, заплечные рюкзаки с провизией и прочими необходимыми вещами. Я снова не мог не восхититься их походкой, которую столько лет изучал - насколько точен был ритм и шаг! Они двигались в полной тишине. На лицах лежал отпечаток духовного подъема, говорившего о том, что восхождение на Ла Унарре - всего лишь завершающая часть многодневного физического и духовного пути.

Я так и остался сидеть на корточках, пытаясь определить,

нет ли среди виррарика моих знакомых. Похоже, никого! Эти индейцы явно были из другого поселения, в котором я никогда не был. Взглянув на своих спутников, я увидел, что они еще спят, и, следовательно, не могут помешать индейцам - можно было слегка расслабиться. Индейцы молча прошли мимо меня, мы только приветственно подняли руки. Разумеется, ведь это кульминация их паломничества, тут не до слов и всякого рода вежливостей. Впрочем, я видел только их тела - их сознание было где-то далеко, в мирах, которые, возможно, были недоступны даже мне.

Совершенно молча, не глядя друг на друга, они двигались ритмично и синхронно, направляясь прямо к месту жертвоприношений. Повинуясь какому-то импульсу, я повернулся и увидел, что проснулся один из моих спутников - как раз тот, кто лучше всего умел обращаться с вниманием и имел опыт общения с виррарика. Я слегка кивнул ему, подзывая поближе. Мы стали наблюдать за виррарика - они устроились в шестидесяти метрах от нас, встали в круг, и начали что-то обсуждать на своем языке, впрочем, не обсуждать, они совершали ритуал. Маракаме вынул свой мувиери и благословил каждого из паломников. Было и другое, чего я пока еще не мог понять.

Почему-то я ощутил такое волнение, что мне захотелось подойти поближе, оказаться в кругу совершающих ритуал. Мы осторожно приблизились и остановились в десяти метрах от виррарика, ожидая какой-либо реакции с их стороны. Если бы они сделали неодобрительный жест, мы немедленно удалились бы. Виррарика, разумеется, заметили нас, но никак не отреагировали: они просто продолжали свой ритуал. Впрочем, ведь они видели мир совсем не так, как мы - они видели намного дальше. Я чувствовал себя в очень глупом положении - что-то "подталкивало" меня, ноя не понимал, что происходит. С одной стороны, я чувствовал себя нарушителем спокойствия, с другой - я настолько восхищался этими людьми и их образом жизни, что не мог сдвинуться с места, завороженный ходом ритуала. Хотя я давно был знаком с виррарика, подолгу жил в их поселениях, и даже чувствовал себя сродни им, иногда мне казалось, что по части ритуала я - полный профан, поскольку в нем были целые области, в которых я ничего не понимал, и сейчас передо мной как раз развертывалось такое действо.

Меня никогда не приглашали и никогда не брали с собой в самое важное в духовном смысле странствие виррарика - в паломничество на Хумун Куллуаби. Разумеется, это место было мне хорошо известно, и я не раз посещал его с моими друзьями-индейцами, но никогда не был здесь в качестве настоящего паломника. Не то, чтобы я чувствовал какую-то неполноценность, - просто оставался целый мир, в который у меня не было доступа. Наверное, поэтому я и не хотел форсировать события и "напрашиваться" на то, чтобы меня тоже пригласили. Кроме того, я прекрасно понимал, что я все-таки не виррарика. Я совершал, конечно, духовные путешествия, и все-таки мог только гадать о том, как же совершают свои путешествия в сознании прямые потомки древних тольтеков.

Глядя на то, как эти люди пели гимны Земле, горам и Силам Вселенной, я чувствовал, словно мне была дарована милость заглянуть сквозь толщу времени на много веков назад: за тысячу лет до того предки этих людей совершали в этом месте точно такой же ритуал. И та же сцена повторялась здесь пятьдесят, сто, двести и более лет назад, невзирая на то, каким путем развивалась западная цивилизация (и несмотря на наше присутствие сегодня). О, сколь многому предстояло научиться нам у этих людей, до сих пор считавших Солнце, облака, горы и другие природные явления проявлениями лица Духа, и уже потому священными!