Толя, Коля, Оля и Володя здесь были
Шрифт:
Папа после таких собеседований обычно говорит:
— Пойду все же попробую еще. Только бы мне ее встретить — уж я не промахнусь.
И он опять ныряет в море — на этот раз до ужина.
В промежутках между ныряниями папа воспитывает меня: за то, что я карабкаюсь к лагерю по скалам, обдирая колени; за то, что плетусь как черепаха в обход, когда могла бы пулей взлететь по скалам; за то, что не хочу идти в воду; за то, что отказываюсь вылезать из воды; за то, что сижу сложа руки, как барыня; за то, что суюсь не в свое дело…
Методов воспитания у папы несколько.
— Малыш, а что сейчас на моем месте сделала бы мама? — спрашивает он.
Отвечать нужно так:
— Мама взяла бы ремень.
— Заведомо, — кивает папа. — А я что делаю?
— А ты ограничиваешься замечанием.
— Вот именно, — соглашается папа. — А ты что должна делать?
— А я должна это ценить.
— Молодец, — совсем уже благодушно говорит папа. — Соображаешь.
Это метод понарошечный. Папа любит демонстрировать его перед дядей Колей и Паганелем, чтобы показать им, какое у него хорошее взаимопонимание с дочерью.
Второй метод — заугольный. Его папа не любит демонстрировать. Поскольку углов здесь нет, папа уводит меня за палатку и там, раздувая ноздри, сдавленным голосом спрашивает:
— Ты чего добиваешься, дрянь?! Хочешь, чтобы я немедленно отправил тебя домой? Ты этого хочешь, говори?
Можно, конечно, ответить: «Ага, хочу», — все равно ведь папа не отправит меня одну за пять тысяч километров Но, во-первых, я понимаю: дети — а я, в глазах папы, ребенок да еще и настырный — не должны так отвечать. И, во-вторых, мне кажется, что если я так отвечу, раскаленный докрасна папа просто разорвется на мелкие кусочки.
— Не хочу, — говорю я, потупя голову.
— Ну, смотри! — папа трясет пальцем перед моим носом. — Последний раз предупреждаю! Последний!
Дядя Коля рубит дрова для костра, моет посуду, проветривает палатки, ходит за пресной водой. Целыми днями он хлопочет, трубка его, не переставая, дымит — отчего дядя Коля напоминает маневровый паровоз, снующий туда-сюда по рельсам.
К морю дядя Коля относится как к одному из обязательных дневных дел: раз уж приехали за тридевять земель, надо купаться, ничего не попишешь. Раза три-четыре за день он спускается на пляж, с озабоченным видом сбрасывает одежду и быстро отплывает метров на пятьдесят. Потом так же быстро возвращается и бегом выскакивает на берег. Дядю Колю бьет крупная дрожь.
— Б-б-большая теплоотдача, — извиняется он. — Очень скоро замерзаю. Даже в теплой воде.
— Напрасно ты не хочешь нырнуть, — ласково уговаривает его Паганель. — Ты лишаешь себя двух третей удовольствия. Там, под водой, совершенно потрясающий мир.
— Б-б-боюсь, — говорит дядя Коля, прыгая на одной ноге. — Ну его к лешему. В-вода в уши нальется.
Паганель, больше всех грезивший морем, не купается вовсе. Он сидит на берегу, скрестив по-восточному ноги, и радуется, глядя, как ныряют другие.
— Правда ведь, замечательно? — заглядывает он нам в глаза. — Ну, сознайтесь, что это прекрасно. Помните, я говорил: здесь лучше, чем на Черном море!
У Паганеля
Один лишь раз за все время Паганель сам окунулся. Он торжественно надел ласты, выполнил полное йоговское дыхание, по всем правилам — пятками вперед — забрел в воду, отплыл метров на десять, нырнул, красиво взбрыкнув ногами, достал со дна маленького уродливого гребешка, сказал: «Потрясающе!» — и тут же вернулся назад.
Дядю Колю, кроме большой теплоотдачи, терзает еще бессонница. Обнаружилось, что он не может спать в палатке. Дядя Коля считает, что это из-за комаров. Не потому, что они кусают его. Мы все спим в спальных мешках, выставив наружу только носы: мешок комар прокусить не в силах, а с носа его всегда можно сдуть. Дядю Колю угнетает комариный писк. Лучше бы уж волки выли, говорит он, — это, наверное, легче. А комариный писк действует ему на нервы. Особенно, когда комар вьется где-то в ногах, тычется бесполезно, не находит лазейки, начинает раздражаться и взвизгивать. Это раздражение передается дяде Коле, ему в такие моменты хочется сказать: «Ну что ты там зудишь?! Лети сюда — вот открытое место. Кусай — только замолчи!»
Так он лежит по целым ночам и злится.
Правда, какую-то пользу можно извлечь даже из бессонницы, говорит дядя Коля. Например, он любуется восходом солнца, который мы регулярно просыпаем. Еще дядя Коля знает, что по утрам из поселка прибегает собака — вылизывать наши миски, сложенные под кустиком.
Но польза пользой, а бессонница здорово подкосила дядю Колю. Он еще более заострился, потерял аппетит, под глазами у него появились синие круги.
Поэтому на третью ночь они с Паганелем решили дать комарам генеральное сражение. Сначала они пытались выкурить их, для чего развели внутри палатки, на листе фанеры, костер из сырой травы и, размахивая полотенцами, стали гнать комаров вон.
— Ну как, летят? — спрашивали они нас. — Вылетают — нет?
Вылетают ли комары, плохо было видно, но сами дядя Коля с Паганелем скоро выскочили из палатки. Минут пять, наверное, они сидели на земле и страшно кашляли, мотая головами.
Трава в палатке, между тем, подсохла и вспыхнула огнем. Нерастерявшийся папа залил пожар компотом, выбросил тлеющую фанеру наружу и принялся топтать ее ногами.
— Может, вы просто подожжете палатку? — спросил он. — Тогда уж заведомо все комары погибнут.
Дядя Коля с Паганелем ничего де ответили. Они покашляли еще немножко и приступили ко второй половине операции. Теперь началась борьба с отдельными уцелевшими комарами. Дядя Коля с Паганелем, включив фонарики, брали летящего комара в перекрест, снижали на стенку палатки и били кедом.
Туго натянутая палатка на каждый удар отвечала пушечным выстрелом.
Зенитчики вошли в азарт.
Палатка гудела.
В Посьете лаяли растревоженные собаки.
В конце концов, с моря подошел сторожевой катер, осветил нас мощным прожектором, и оттуда сердито крикнули: