Том 1. Авиация превращений

Хармс Даниил Иванович

Вот люди была я в ЗАГСЕ но попала с черного крыльца на кухню. А на кухне белый бак кипятился пак пак.

<между январем и августом 1930>

«Двести бабок нам плясало…»

Двести бабок нам плясало корки струха в гурло смотрели триста мамок лех воскинув мимо мчались вососала хон и кен и кун и по все походило на куст вербин когда верблюд ступает по доске выгнув голову и четырнадцать рожек а жена мохнач Фефила жадно клебает гороховый ключ тут блещет муст пастух волынку рукой солдатскою берёт в гибких жилах чуя пынку дыню светлую морёт дыня радостей валиса гроб небес шептун земли змёзды

выстрые колёса пали в трещину пали звезды пали камни пали дочки пали веки пали спички пали бочки пали великие цветочки волос каменного смеха жир мечтательных полетов конь бездонного мореха шут вороного боя крест кожаных переплетов живот роста птиц и мух ранец Лилии жены тюльпана дом председателя наших и ваших. Все похоже на суповую кость.

19 августа 1930

Вечерняя песнь к имянем моим существующей

Дочь дочери дочерей дочери Пе дото яблоко тобой откусив тю сооблазняя Адама горы дото тобою любимая дочь дочерей Пе. мать мира и мир и дитя мира су открой духа зёрна глаз открой берегов не обернутися головой тю открой лиственнице со престолов упадших тень открой Ангелами поющих птиц открой воздыхания в воздухе рассеянных ветров низзовущих тебя призывающих тебя любящих тебя и в жизни жёлтое находящих тю. Баня лицов твоих баня лицов твоих дото памяти открыв окно огляни расположенное поодаль сосчитай двигающееся и неспокойное и отложи на пальцах неподвижные те те неподвижные дото от движения жизнь приняв к движению рвутся и всё же в покое снут или быстрые говорят: от движения жизнь но в покое смерть. Начало и Власть поместятся в плече твоём Начало и Власть поместятся во лбу твоём Начало и Власть поместятся в ступне твоей но не взять тебе в руку огонь и стрелу но не взять тебе в руку огонь и стрелу дото лестницы головы твоей дочь дочери дочерей дочери Пе. О фы лилия глаз моих фе чернильница щёк моих трр ухо волос моих радости перо отражения свет вещей моих ключ праха и гордости текущей лонь молчанию прибежим люди страны моей дото миг число высота и движения конь. Об вольности воспоём сестра об вольности воспоём сестра дочь дочери дочерей дочери Пе именинница имени своего ветер ног своих и пчела груди своей сила рук своих и дыханье моё неудобозримая глубина души моей свет поющий в городе моём ноги радости и лес кладбища времён тихо стоящих храбростью в мир пришедшая и жизни свидетельница приснись мне.

21 августа 1930

«ляки страха гануе…»

Ляки страха гануе поляки бороды гану мевы лодочек пята бевы санок полео рёх подруги феи фуи дням тусусы лепы хипы грех подруги феи дуй коням и птицам глаза протыкать нельзя ли мне послушать ваши бредни? наши бредни злые мредни крепче пыни мельче дыни ярче камня длиннее собаки нельзя ли подруги поцеловать ваши ноги? наши ноги не целуют ноги тайные места нас ласкают и целуют только в плечи и в уста поцелуйте если хотите ручку он смеётся шепчет: гага ручку ласково берёт и притопнув как бумага скачет весело вперёд.

<21–22 августа 1930>

Месть

I

Писатели:

Мы руки сложили, закрыли глаза, мы воздух глотаем, над нами — гроза, и птица орел, и животное лев, и волны морел. Мы стоим обомлев.

Апостолы:

Воистину Бе — начало богов, но мне и тебе не уйти от оков, Скажите, писатели: эФ или Ка?

Писатели:

Небесная

мудрость от нас далека.

Апостолы:

Ласки век, маски рек, баски бег, человек. Это ров, это мров, это кров наших пастбищ и коров. Это лынь, это млынь, это клынь, это полынь.

Писатели:

Посмотрите, посмотрите — поле свежее лежит. Посмотрите, посмотрите — дева по полю бежит. Посмотрите, посмотрите — дева, ангел и змея!

Апостолы:

Огонь, воздух, вода, земля.

Фауст:

А вот и я.

Писатели:

Мы не медля, отступаем, отступаем. Наши дамы отступают. И мы сами отступаем, Но не ведаем, куда мы.

Фауст:

Мне свыше власть дана: я сил небесных витязь. А вы, писатели, <нрзб.> растворитесь!

Писатели:

Мы боимся, мы трясемся, мы трясемся, мы несемся. мы несемся и трясемся, но вдруг ошибемся?

Фауст:

Я, поглядев на вас, нахмурил брови, и вы почуяли мое кипенье крови. Смотрите, сукины писатели, не пришлось бы вам плясать ли к раскаленной плите!

Писатели:

Мы те-те-те-те-те-те, те-теперь мы поняли. Почему вы так свирепы, не от нашей вони ли?

Фауст:

Что-с? Да как вы смеете меня за нюхателя считать?! Идите вон! Умрите! А я останусь тут мечтать один о Маргарите.

Писатели:

Мы уходим, мы ухидем, мы ухудим, мы ухедим, мы укыдем, мы укадем, но тебе, бородатый колдун, здорово нагадим!

Фауст:

Я в речку кидаюсь, но речка — шнурок, за сердце хватаюсь, а в сердце творог, я в лампу смотрюся, но в лампе гордон, я ветра боюся, но ветер — картон. Но ты, Маргарита, ни-ни и не-не, как сон, Маргарита, приходишь ко мне. Усы молодые колечками вьются, и косы златые потоками льются. Глаза открывают небесные тени и взглядом карают и жгут <нрзб,> Стою, к Маргарите склоняя мисон, но ты, Маргарита, — и призрак, и сон.

Маргарита:

В легком воздуха теченье столик беленький летит, ангел, пробуя печенье, в нашу комнату глядит. Милый Фридрих, Фридрих милый, спрячь меня в железный шкап, чтобы черт железной вилой не пронзил меня куда б, встань, послушный, встань, любезный, двери камнем заложи, чтобы черт водой железной не поймал мои ножи. Для тебя, покинув горы, я пришла в одном платке, но часы круглы и скры, быстры дни на потолке. Мы умрем. Потухнут перья, вспыхнут звезды там и тут, и серьезные деревья над могилой возрастут.

II

Фауст:

Что слышу я? Как будто бы фитиль трещит, как будто мышь скребкт, как будто таракан глотает гвоздь, как будто мой сосед, жилец, судьбою одинокий, рукой полночной шарит спичку и ногтем, сволочь, задевает стаканы, полные воды, потом вздыхает и зевает, и гладит кончик бороды. Иль это, облаками окруженная, сова, сном сладким пораженная, трясти крылами начала? Иль это в комнате пчела, иль это конь за дверью ржет: коня в затылок овод жжет? Иль это я, в кафтане чистом, дышу от старости со свистом?