Том 1. Дживс и Вустер
Шрифт:
— Вы, как всегда, правы, Дживс! — сказал я.
Зтот неподражаемый Дживс
Перевод с английского А.Балясникова
Редактор Ю. Жукова
Глава I ДЖИВС ШЕВЕЛИТ МОЗГАМИ
— А, Дживс, привет, привет! — сказал я.
— Доброе утро, сэр.
Дживс бесшумно ставит на столик рядом с кроватью чашку чая, и я с наслаждением делаю первый глоток. Самое «то» — как и всегда. Не слишком горячий, не слишком сладкий, не чересчур слабый, но и не излишне крепкий, молока ровно столько, сколько требуется, и ни единой капли не пролито на блюдце. Поразительная личность этот Дживс. Безупречен во
— Как погодка, Дживс?
— Чрезвычайно благоприятная, сэр.
— Что в газетах?
— Небольшие трения на Балканах, сэр. Кроме этого, ничего существенного.
— Хотел спросить, Дживс, вчера вечером в клубе один тип уверял меня, что можно смело ставить последнюю рубашку на Корсара в сегодняшнем двухчасовом забеге. Что скажете?
— Я бы не торопился следовать его совету, сэр. В конюшнях не разделяют его оптимизма.
Всё — вопрос исчерпан. Дживс знает. Откуда — сказать не берусь, но знает. Было время, когда я рассмеялся бы, поступил по-своему и плакали бы мои денежки, но это время прошло.
— Кстати о рубашках, — сказал я. — Те лиловые, что я заказывал, уже принесли?
— Да, сэр. Я их отослал назад.
— Отослали назад?
— Да, сэр. Они вам не подходят, сэр.
Вообще-то мне эти рубашки очень понравились, но я склонил голову перед мнением высшего авторитета. Слабость характера? Не знаю. Считается, что слуга должен только утюжить брюки и все такое прочее, а не распоряжаться в доме. Но с Дживсом дело обстоит иначе. С самого первого дня, как он поступил ко мне на службу, я вижу в нем наставника, философа и друга.
— Несколько минут назад вам звонил по телефону мистер Литтл, сэр. Я сообщил ему, что вы еще спите.
— Он ничего не просил передать?
— Нет, сэр. Упомянул о некоем важном деле, которое он хотел бы с вами обсудить, но не посвятил меня в детали.
— Ладно, думаю, мы увидимся с ним в клубе.
— Без сомнения, сэр.
Нельзя сказать, чтобы я, что называется, дрожал от нетерпения. Мы вместе учились с Бинго Литтлом в школе идо сих пор частенько видимся. Он племянник старого Мортимера Литтла, который недавно ушел на покой, сколотив неслабое состояние. (Вы наверняка слышали о «противоподагрическом бальзаме Литтла» — «Лишь только вспомнил о бальзаме — затанцевали ноги сами».) Бинго ошивается в Лондоне на денежки, которые в достаточном количестве получает от дяди, так что он ведет вполне безоблачное существование. И хотя Дживсу он говорил про какое-то важное дело, ничего мало-мальски важного у него случиться не могло. Открыл, наверное, новую марку сигарет и хочет со мной поделиться впечатлением, или еще что-нибудь в таком же роде. Словом, портить себе завтрак и беспокоиться я не стал.
После завтрака я закурил сигарету и подошел к открытому окну взглянуть, что творится в мире. День, вне всякого сомнения, обещал быть превосходным.
— Дживс, — позвал я.
— Сэр? — Дживс убирал со стола посуду, но услышав голос молодого хозяина, почтительно прервал свое занятие.
— Насчет погоды вы абсолютно правы. Потрясающее утро.
— Бесспорно, сэр.
— Весна и все такое.
— Да, сэр.
— Весной, Дживс, живее радуга блестит на оперении голубки. [101]
101
…оперении голубки — искаженная цитата
— Во всяком случае, так меня информировали, сэр.
— Тогда вперед! Давайте трость, самые желтые туфли и мой верный зеленый хомбург. [102] Я иду в парк кружиться в сельском хороводе.
Не знаю, знакомо ли вам чувство, которое охватывает человека в один прекрасный день где-то в конце апреля — начале мая, когда ватные облака бегут по светло-голубому небу, подгоняемые ласковым западным ветром. Испытываешь душевный подъем. Одним словом, романтика — ну, вы меня понимаете. Я не отношусь к числу горячих поклонников слабого пола, но в это утро я был бы не прочь, чтобы мне позвонила очаровательная блондинка и попросила, скажем, спасти ее от коварных убийц. И тут на меня словно выплеснули ушат ледяной воды: я столкнулся с Бинго Литтлом в нелепом малиновом галстуке с подковами.
102
Хомбург — мужская фетровая шляпа с узкими полями.
— Привет, Берти, — сказал Бинго.
— Боже милостивый, старик, — гаркнул я. — Что это за ошейник? Откуда он у тебя? И зачем?
— А, ты про галстук? — Он покраснел. — Я… э-э-э… мне его подарили.
Видно было, что он смущен, и я переменил тему. Мы протопали еще немного и плюхнулись на стулья на берегу Серпантина. [103]
— Дживс сказал, у тебя ко мне какое-то дело.
— А? Что? — Бинго вздрогнул. — Ах, да-да. Разумеется.
Я ждал, что он осветит, наконец, главный вопрос повестки дня, но он, похоже, не жаждал открывать прения на эту тему. Разговор совсем завял. Бинго сидел, остекленело уставившись в пространство.
103
Серпантин — узкое искусственное озеро в Гайд-Парке.
— Послушай, Берти, — произнес он после паузы продолжительностью эдак в час с четвертью.
— Берти слушает!
— Тебе нравится имя Мейбл?
— Нет.
— Нет?
— Нет.
— А тебе не кажется, что в нем скрыта какая-то музыка, словно шаловливый ветерок ласково шелестит в верхушках деревьев?
— Не кажется.
Мой ответ его явно разочаровал, но уже через минуту он снова воспрянул духом.
— Ну разумеется, не кажется. Всем известно, что ты бессердечный червь, лишенный элементарных человеческих чувств.
— Не стану спорить. Ладно, выкладывай. Кто она?
Я догадался, что бедняга Бинго в очередной раз влюбился. Сколько я его помню — а мы вместе учились еще в школе, — он постоянно в кого-то влюбляется, как правило, по весне, она оказывает на него магическое действие. В школе у него скопилась уникальная коллекция фотографий актрис, а в Оксфорде его романтические наклонности стали притчей во языцех.
— Я договорился встретиться с ней во время обеда, если хочешь, пошли со мной, заодно и пообедаем вместе, — сказал он, взглянув на часы.
— Очень своевременное предложение, — согласился я. — Где вы обедаете? В «Рице»?
— Около «Рица».
Географически он был точен. Примерно в пятидесяти ярдах к востоку от «Рица» есть убогая забегаловка, где подают чай и кексы, таких заведений в Лондоне пруд пруди, и в нее-то — хотите верьте, хотите нет — мой школьный друг юркнул с проворством спешащего в родную норку кролика. Я и глазом моргнуть не успел, как мы уже протиснулись за столик и расположились над тихой кофейной лужицей, оставшейся от предыдущих посетителей.