Том 1. Кондуит и Швамбрания. Вратарь Республики
Шрифт:
– Это ничего, что она у нас на две половинки треснула. Склеить можно. Верно, Витька?
– А ты как догадался, что это та самая?
– А я вспомнил, что там на пластинке карандашом написано было. А потом ещё подумал, что пластинку-то мы в кладовке нашли, в Доме пионеров. А где наш Дом пионеров, там как раз раньше этого самого купца дом был.
Они прибежали домой к Климцовым и сейчас же полезли на подлавку, которую Гора называл своей лабораторией. Там лежали всякие инструменты, батарейки, лампочки, фарфоровые ролики, кружки. Над всеми этими сокровищами висела небольшая железная вывесочка: череп
Одну половинку расколотой пластинки друзья быстро нашли. На разорванной бумажной наклейке можно было разобрать начало знакомой полустёршейся надписи. Но второй половинки нигде не было. Начали искать, и что же оказалось? Мать подложила обломок пластинки под горячий утюг на гладильной доске!
– Вижу – валяется… – оправдывалась она.
– Эх ты, мама, мама! – только и мог сказать Горка.
От горячего утюга кусок пластинки очень сильно пострадал, но делать было нечего, и друзья приложили испорченную половинку к той, которая была у них. Что за история! Половинки не сходились. Как ни поворачивал их Гора, на какие хитрости не пускался Витя, половинки не сходились, края не совпадали.
– Витька, – сказал вдруг Горка страшным голосом, – я тебе сейчас такое скажу, что ты не знаю уж чем меня назовёшь… На, стукни меня как следует!
Витька поправил очки и без особой уверенности ударил Горку по спине.
– Витька, – продолжал Горка, – я, верно, ту половинку перепутал и нечаянно отдал Фильке, когда ему битые пластинки отдавал. Можешь плюнуть на меня…
Идти к Фильке в тот же вечер было уже поздно. Друзья отправились утром. Они захватили с собой тщательно завёрнутые в газету разрозненные половинки пластинки.
Филька Жамков, как всегда, обретался на берегу. Он вечно слонялся там у пристаней. Это был долговязый белесый парень лет семнадцати, в лиловой футболке, с розовым, словно обваренным лицом. Нос у него всегда был красный, воспалённый, глаза блеклые, водянистые, как волдыри, а совсем белые и редкие ресницы казались надёрганными из зубной щётки.
– А, физики, химики, изобретатели! – приветствовал он юных техников. – Чем сегодня торгуете, джентльмены?
Говорить правду Фильке Жамкову ни в коем случае нельзя было. Он сразу бы догадался, что пластинка очень нужна ребятам, и запросил бы несусветную цену за поиски исчезнувшей половинки.
– Филька, я тебя в прошлый раз надул нечаянно, – начал Горка и незаметно толкнул локтем Витьку. – Я тебе от одной битой пластинки не ту половинку подсунул. Витька, дай сюда. Вот видишь: это «Фигаро здесь, Фигаро там», оказывается.
Филька внимательно поглядел на мальчиков, но как будто ни в чём их не заподозрил. Он велел подождать минутку, исчез куда-то и вскоре вернулся и вынул из-за пазухи вторую половинку пластинки «Есть на Волге утёс…». Мальчики приложили половинки одну к другой, края плотно сошлись, трещина была едва заметна.
– Ладно, – сказал
– А так, неинтересная… Старьё какое-то. Просто мать ругается, что разбил её да ещё отдал, – соврал Горка.
Через день друзья явились к Фильке за пластинкой, но Филька сказал, что она ещё не готова, и велел прийти через два дня. Через два дня Фильки не оказалось дома. Ребята жалели уже, что отдали ему чинить такую важную пластинку.
– Надо было нашему радисту Семёну Ильичу дать, он бы сделал, – ворчал Витька.
– Ну, тогда бы все и узнали про это! Что за интерес?
Наконец удалось словить Фильку у пристани.
– А, физики, химики, джентельмены! – закричал Филька. – А пластиночка вас ждёт не дождётся. Вот, пожалуйте. Крепче целой. Два века проживёт.
У них тряслись руки от нетерпения и никак не ставилась на место игла, когда они дома, на чердаке, запускали полученную пластинку. Но вот она завертелась, иголка пробежала по первым двум кругам диска, из патефона послышался шорох, и вдруг друзья услышали:
«Жил-был у бабушки серенький козлик, вот как, фить как…»
Мальчики слушали обомлев. Уже давно напали на козлика серые волки, уже остались от козлика ножки да рожки, а они все слушали, не веря своим ушам, все ещё надеясь, что хоть в конце будет про утёс… Потом Горка снял пластинку и осмотрел её.
– Витька, – сказал он, – можешь назвать меня дураком! Даже балдой можешь…
– Да, кажется, это не та пластинка, – подтвердил Витька, подставив пластинку к самым очкам.
Когда они оба, разъярённые, примчались к Фильке, тот сделал изумлённое лицо, потом долго ахал, моргал своими белесыми ресницами, тёр свой красный нос.
– Да не может быть, ребята! Да что вы говорите! Ай-ай-ай, какая неприятность! Бывают в жизни огорченья.
– Давай сюда нашу пластинку, беляна паршивая! – наступал на него Горка.
– Да с моим удовольствием! Да мне что, жалко, что ли? На кой она мне? – егозил Филька. – Только понимаешь какая история… Тут вчера с парохода гражданин один сходил, ну, я ему предлагал старые пластинки. Он у меня кой-чего купил, ну, я ему, видно, нечаянно ту и отдал. Забыл, какая ваша. А ему понравилась. Он послушал, говорит: «Довольно интересный голос». Да и взял я с него пустяки, старая песня про «Утёс». Даже не знаю, чего он, дурак, нашёл в ней. Сами говорили – старьё… Хотите, ребята, я вам за это новую дам– «Лунное танго»?
– Ладно, белуга разварная! – отбегая и сняв очки, с внезапной злобой закричал вдруг тихий Витька. – Только приди к нашей школе – получишь тогда… вот как, фить как!..
Прошло три недели. Кружок юных техников давно уже закончил свой аппарат для смотра. Аппарат вышел превосходным – он принимал все европейские станции даже днём, но Горку и Витьку это уже не могло утешить. Замечательная затея была разбита вдребезги. Они ходили мрачные и даже не являлись больше на репетиции хора, чтобы подразнить певунов. Между тем Граммофон зачастил к школьникам. Он являлся раньше всех на репетиции, и если кто опаздывал на спевку, то сердился и выговаривал опоздавшему. Он приходил мучительно трезвый, и когда его в дни спевок ещё утром угощали на берегу, он отказывался: