Том 1. Новые люди
Шрифт:
Тетеревович заметил, что хозяин не в духе. Однако он, как ни в чем не бывало, шутил и разговаривал. Шилаев его почти не слушал. На него даже мало впечатления произвело известие, что Тетеревович знаком с его дядей и Антониной. Свободный от цепей чуждого языка, Тетеревович производил гораздо лучшее впечатление. Он не вертелся, не юлил, как многие франтики, тоже любящие остроумие – да излишняя живость была бы смешна при его комплекции; – напротив, желая смешить, он говорил серьезно, брал медленностью движений. Из пятидесяти его штук две или три были наверно очень смешны.
Павел
– Pardon. [29] Я, кажется, нескромен…
– Нет, что за беда? – притворно-небрежным тоном произнес Шилаев, убирая бумажки. – Только если вы думаете… то даю вам честное слово, что вы ошибаетесь.
29
Простите (фр.).
Тетеревович пожал плечами.
– Я не думаю ровно ничего такого, чего бы не думал раньше. А знаете, я уверен, что вы теперь начнете ухаживать за вашей миленькой родственницей. Что ж, она довольно интересная личность. К сожалению – на нас не обратят внимания: мы люди маленькие, а то бы и мы поухаживали. А вы ростом повыше – попробуйте!
– Вряд ли попробую, – сказал Шилаев. – Я очень занят, в гостях бываю редко. Да и жена скоро приедет из Петербурга.
– Представьте, а меня вчера Антонина Сергеевна о вашей жене спрашивала. Где она, приедет ли сюда?.. Я, конечно, не мог ответить на эти вопросы.
Павел Павлович сам удивился, как это его язык сболтнул про жену. Еще ничего не было решено.
– Да, полтора года не видались, – продолжал он. – Теперь есть возможность ей приехать, она была больна – и недавно поправилась.
– Скажите, вы долго намереваетесь еще пробыть за границей?
– Осенью мои ученики, вероятно, поступят в университет. Во всяком случае, я возвращусь в Россию осенью…
– Вам ведь знаком профессор Г*? – и Тетеревович назвал профессора, доставившего Шилаеву место. – Я слышал об вас от него. О ваших планах кое-что…
Шилаев ходил по комнате. Слова Тетеревовича вдруг взволновали его.
– Я своих планов не покидаю. И вряд ли когда-нибудь покину. Я терпелив и настойчив, упрям, как славянин… Не удалось теперь – подождем… Жизнь моя, благодаря обстоятельствам, сложилась не так, как бы я хотел. Но это временно…
– Временно? – спросил Тетеревович, следя глазами за Шилаевым, который продолжал ходить из угла в угол. – А скажите мне, Павел Павлович, – если, конечно, не сочтете мой вопрос нескромным, – зачем это вы хотите ехать в деревню?
Шилаев остановился перед гостем в удивлении. Тетеревович глядел на него ясными глазами, положив на колени свои полные ручки.
– Позвольте, – сказал, наконец, Шилаев. – Но если профессор говорил с вами обо мне, то, вероятно, упомянул и о моих конечных
– Но я позволю себе заметить, – возразил Тетеревович, – что мне именно неясна ваша profession de foi [30] .
30
исповедание веры (фр).
В русском разговоре он любил вставлять изредка французские словечки и употреблял их порою неудачно.
«Что это? – подумал Шилаев. – С чего это я стану с этим гусем откровенничать? И чего ему от меня нужно»?
– Я решился вступить на стезю славы, – продолжал Тетеревович. – Вы еще не знали, что я будущий гений? Узнайте же: я пишу длинную поэму. Серьезно говоря, я очень занят этой работой. Несколько отрывков уже готовы. Меня интересуют новые типы, новые движения… И, между прочим, то обстоятельство, что среди этих новейших веяний – вы, человек старого закала…
– То есть, почему это старого закала? – спросил Шилаев в сердитом недоумении. – Я думаю, для истины нет времени; она всегда стара и всегда нова…
Гость снисходительно улыбнулся.
– Если я не ошибаюсь, Павел Павлович – вы человек практический; посвятить свою жизнь младшим братьям, – скажем – народу, – работать на пользу его, т. е. дать ему одежду и хлеб – вот ваш идеал. Не так ли?
– Почти так…
– Вот видите, какой вы цельный, прекрасный и наивный человек, Павел Павлович. И вот эти-то убеждения и делают вас старым. Ветхие они, – на покой им пора…
«Ах ты, мразь эдакая! – подумал разозлившийся Шилаев. – И ты туда же! Рассуждает, будто и понимает что-нибудь. Да это дрянь какая-то!»
– Объясните мне, пожалуйста, – холодно и твердо сказал он Тетеревовичу, останавливаясь перед ним, – почему вы называете меня и мои мысли старыми, и что такое ваше новое?
– Оттого старое, – с готовностью начал Тетеревович, – что прежде думали, будто этого достаточно-с. И стоит всем, как вы вот, отправиться к «младшим братьям», дать им фланелевые рубашки да ежедневно щи с говядиной – и наступит царствие небесное. А теперь поняли, что фланелевой рубашки – мало, да и дать-то ее не так просто, как вы думаете: надо иметь кое-что, кроме ваших «убеждений»…
Шилаев остолбенел. Дерзость Тетеревовича, поднявшего руку на его кумиры, поразила Павла Павловича в самое сердце. И между тем он невольно вспомнил бедного учителя Резинина в Хотинске, советовавшего ему искать «талисман».
– Но где же новое-то? Где оно? укажите мне, если знаете? Объясните также прекрасно, как объяснили старое? – едва сдерживая себя, спросил он.
Тетеревович вдруг смутился.
– Этого нельзя в двух словах… Это слишком сложно… Да и потом это так неуловимо. Но замечательно, что в Европе повсеместно проявляются новые веяния… В своей поэме я постараюсь определить более точно современные типы – богатейший материал… Но, конечно, придется очень, очень потрудиться.