Том 1. Повести и рассказы.
Шрифт:
Вдоль боковой стены тянулась широкая, потемневшая от дождей терраса с покосившимися столбиками и подгнившими перилами. На террасе блестел самовар. Дочь Сергея Андреевича, Люба, разливала чай. За столом сидели Киселев и сын богучаровского дьячка, студент-технолог Даев.
Когда Сергей Андреевич взошел на террасу, между Киселевым и Даевым кипел ярый спор, и на него почти не обратили внимания.
— Ну-ка, Любушка, плесни-ка и мне чайку! — обратился Сергей Андреевич
Он взял налитый стакан чаю, положил в него лимон и со стаканом в руках подсел к спорившим.
Киселев был плотный и приземистый человек лет за сорок, с широким лицом и окладистою русою бородой; из-под высокого и очень крутого лба внимательно смотрели маленькие глазки, в которых была странная смесь наивности и хитрой практической сметки. Всем своим видом Киселев сильно напоминал ярославца-целовальника, но только практическую сметку свою он употреблял не на «объегоривание» и спаивание мужиков, а на дело широкой помощи им.
Взволнованно барабаня толстыми пальцами по скатерти, Киселев внимательно слушал студента.
— Что спорить? Сама по себе артель, разумеется, дело хорошее, — говорил Даев, стройный парень с черною бородкою и презрительно-надменною складкою меж тонких бровей. — Я не сомневаюсь, что этим путем вам удастся поднять на некоторое время благосостояние нескольких десятков кустарей. Но все силы, всю свою душу положить на такое безнадежное дело, как поддержка кустарной промышленности, — по-моему, пустая трата сил и времени.
— Почему же это кустарная промышленность — такое безнадежное дело? — спросил Киселев.
— Потому что существует более совершенная форма производства, с которою не нашему кустарю бороться. Вы посмотрите, он уже по всей линии отступает перед фабрикою, и вовсе не по каким-нибудь случайным причинам машина с неотвратимою последовательностью вырывает из его рук один инструмент за другим, и если кустарь покамест хоть кое-как еще конкурирует с нею, то только благодаря своей пресловутой «связи с землей», которая позволяет ему ценить свой труд в грош.
— Так что, значит, и пускай себе «машина вырывает у него один инструмент за другим», пускай себе развивается фабрика? Так с этим и нужно примириться? — спросил Киселев, юмористически подняв брови.
— Миритесь не миритесь, а фабрика все равно задавит кустаря.
— Возмутительно! — Киселев ударил кулаком по столу. — Для вас это — теория, а для меня это трупом пахнет!
— Полноте, какая тут теория! Нужно быть слепым, чтоб не видеть умирания кустарничества, и — вы меня извините — нужно не знать азбуки политической экономии, чтоб думать, что артель способна его оживить.
Сергей Андреевич, наклонившись над стаканом и помешивая ложечкой чай, угрюмо и недоброжелательно слушал Даева. То, что он говорил, не было для Сергея Андреевича новостью:
Слушая теперь Даева, Сергей Андреевич начинал раздражаться все сильнее. Но ему хотелось удержать свое тихое и радостное настроение, и он постарался прекратить спор.
— Эх, Иван Иванович, ну, что ты с ним связываешься? — обратился он к Киселеву, обняв его за плечи, и шутливо махнул рукою в сторону Даева. — Эти новые люди — народ отпетый, с ними, брат, не столкуешься. Нам их с тобою и не понять — всех этих декадентов, символистов, марксистов, велосипедистов… Ну, а вот она, наконец, и Наталья Александровна.
Сергей Андреевич встал и шумно отодвинул стул.
К калитке, верхом на буланой лошади, подъехала девушка в соломенной шляпке и розовой кофточке, перехваченной на талии широким кожаным поясом. Она соскочила на землю и стала привязывать лошадь к плетню.
Сергей Андреевич радостно пошел навстречу.
— Наталья Александровна!.. Наконец-то!.. Здравствуйте!
Наташа с быстрою, немного сконфуженною усмешкою ответила на его пожатие и взошла на террасу. От кофточки падал розовый отблеск на бледное лицо, и от этого Наташа казалась свежее и здоровее, чем тогда, когда Сергей Андреевич видел ее в первый раз. Она поцеловалась с Любой, Сергей Андреевич представил ей Киселева и Даева.
— Какая вы уж большая стали! — сказала Наташа, с улыбкою оглядывая Любу. — Вы в каком теперь классе?
— Перешла в восьмой, — краснея, ответила Люба и стала наливать ей чай.
На минуту все замолчали.
— Ну, вот, Наталья Александровна, опять вы в наших краях, — заговорил Сергей Андреевич, с отеческою любовью глядя на нее А нам тут Иван Иванович рассказывал об организованных им артелях. Я вам вчера писал о нем.
— Вы давно уже ведете это дело? — спросила Наташа, украдкою приглядываясь к Киселеву.
— Четыре года веду, — неохотно ответил Киселев, еще полный впечатлений от разговора с Даевым.
Наташа нерешительно сказала.
— Вам, вероятно, уж надоело рассказывать?
— Да рассказывать-то нечего… Вот, если хотите, посмотрите наш артельный устав, там все сказано.
Он достал из бумажника сложенный вчетверо лист бумаги и передал Наташе. Наташа быстро развернула лист и с любопытством стала читать.
— Здесь сказано, что члены артели должны жить между собой «по божьей правде». А как поступает артель с членом, если он перестанет жить по правде? — спросила она.