Том 1. Произведения 1926-1937
Шрифт:
…Глагол „ играть“ повторяется затем еще три раза. Но в бане не играют. Шутливое обозначение бани — маскарад(Даль). Этот эвфемизм построен, по-видимому, по противоположению: в бане раздеваются, в маскараде наряжаются, в бане обнажаются, в маскарада скрывают себя маской. В заключительном диалоге купцов с баньщиком баньщик говорит: Одурачили вы меня купцы… пришли в колпаках.Одурачивают, то ость обманывают, скрывая себя, — в маскараде. Колпаки, вкоторых пришли купцы, — маски. Понятен и ответ купцов: Мы же это не нарочно сделали.В маскараде обманывают „нарочно“, в жизни маскарад не „нарочный“. На расхождение субтекстового сообщения — бани — и текстовой
— Два купца…Я не в состоянии купаться. — Слово купцыпроизведено Введенским, очевидно, от глагола «купаться», причем обыгрывается именно омонимия общеизвестного слова с этим неологизмом. Интересно, что говорящие хором купцы встречаются в начале романа «Генрих фон Офтердингед» Новалиса.
— Однообразен мой обычай— и т. д. — Образ бани, перекликающийся с ее описанием в стихотворении Хармса «Баня» [225, кл 4, № 285], вписывается, во-первых, в поддержанную отцами Церкви аскетическую традицию древности и средневековья, осуждающую бани как стимулирующие чувственность и являющиеся местом разврата, — с этим следует связать наличествующие в Paзговореэротические мотивы (ср. также реплику Наташив Куприянове и Наташе— произведении, par excellence метаэротическом — Я вся как будто в бане(№ 20); во-вторых, а своей инфернальности образ этого безбожного сумрачного жилищасоответствует и народным представлениям о бане как жилище нечистой силы. Укажем на возможную связь описания этой инфернальной бани с некоторыми сценами «Игры в аду» Крученых (напр., мытьё ведьмы). Противоположная символика бани как места омовения, отсюда — очищения, возрождения, — если здесь и присутствует, то со знаком минус, — см. в начале Разговора: Я не в состоянии купаться…ниже: Я тут не в состоянии купаться.
— Bянут свечи… — Тот же образ в Четырех описаниях,где он окрашен в эротико-эсхатологические (ср. здесь же ниже: Слетает облек мертвецов)тона: Свеча завянет / закричит жена(№ 23) Ниже мотив свечи встречается уже непосредственно в эротическом контексте: Богини / Входят в отделенье… И то пылание печей / Страшней желания свечей.
— {…} денег… — В машинописи лакуна. Ср. выше, примеч. к седьмому Разговору. Я. С. Друскии предлагает: «Нету».
— Отец и всадник и пловец. — Сочетание отец в пловецанаграмматически шифрует Потец— ключевое слово предшествующего произведения, в котором, кроме того, отец отождествляется со всадником(см. примеч. к № 28), Образы пловца и всадника являются, кроме того, ключевыми соответственно во второй и последней строфах Элегии(№ 31).
— Баньщик (сидит под потолком, словно баньщица). — Ср. ниже: Мы баньщицы унылы нынче… Он должно быть бесполый / тот баньщик… Баньщик, он же баньщица, спускается из-подпотолка. — Трансвестизм баньщика, впрочем достаточно уклончиво обозначенный, перекликается с фрезой из четвертого Разговора: — А где же наши тот что был женщиной и тот что был девушкой?и может интерпретироваться в контексте дезавуирования Введенским категории столь устойчивой, как категория пола, а на языковом уровне — рода. Примеры подобных нарушений мы находим и в ранних произведениях Введенского (см. примеч к № 2 (с. 45) с прочими отсылками).
— Тут мыло пляшет как Людмила… — В связи с эротическими мотивами здесь и дальше
— Вам свет не мил. И мир не свеж. — Интересно отметить как характерную особенность поэтики Введенского, что необычность последнего сочетания мир не свежкак бы «поддержана» в плане выражения тем, что первая строка стиха нам свет не милобращенно предвосхищает его звуковой облик. Ср выше примеч. к № 28, а также к № 2 (с. 53).
— Смотрю удачно крюк привинчен. / Оружье есть. Петлю отрежь— Вместе с проявленной в ближайшей авторский ремарке темой волн здесь присутствуют все три мотива, намеченные в пятом Разговоре( Стреляться или топиться или вешаться ты будешь!) и «реализованные» в шестом. См. примеч. к пятому Разговору.
— Два купца смотрят на нее как в зеркало… Гляди, глядикак я изменился, — Эротическое отождествление и — ниже (Мы думали что ты зеркало. Мы ошиблись) — его несостоятельность?
— …изменился… Я совершенно неузнаваем. — Помимо сказанного в предыдущем примечании, укажем возможную параллель в фольклорно-мифологическом мотиве наказания за табулированное подсматривание в частности, сакрального акта — превращением (в неодушевленный предмет, животное и т. д. — Th. Mot. с. 311), особенно в мотиве превращения героя, подсмотревшего купанье богини (например, Актеона, подсмотревшего купанье Артемиды, в оленя и др.), при: Богини / Входят в отделенье. / И нею стынет / В отдаленье (Богинивыделено enjambement), ср. также мотив крылатости: Гляди. Гляди. Оно крылата… У нее тысячи крылешек.
— О чем же вы сейчас думаете. — Ср. повторение этой фразы в эротическом же контексте — № 30 (карт. 6).
— Как странно ты устроена. Тыпочти не похожа на нас— Ср. в Пять или шесть: как странно тело женское / ужасно не Введенское(№ 8).
— Купцы, где мы находимся… Может быть это ад… Я догадлив. — См. вступит. замечании Я. С. Друскина к этому Разговору.Ср. также выше: Два купца смотрят на нее как тени.
— Одурачили вы меня купцы… Да тем что пришли в колпаках. — Помимо разложения и реализации здесь комплекса дурацкий колпак, что в свою очередь, подкрепляет приведенные выше соображения Я. С. Друскина о мотиве «маскарада» (ср. также многократное эксплицирование мотива одевания — раздевания), укажем, что отмеченное употребление слова колпак встречается несколько раз у Хармса (см.: [225, кн. 2, № 118 и примеч. к нему]), в частности, в связи с Введенским (см. Приложение IX, 5). См.: М. Мейлах[171].
29.9. Предпоследний разговор под названием один человек и война *
Заметим, что большая часть этого Разговора,как и седьмого, представляет собой связный текст, в распределении которого между голосами наблюдается известная пульсация — на протяжении Разговораони то сливаются в единый персонаж (что эксплицировано в заглавии и троекратно повторенной в начале Разговораформуле Я один человек и) — например, один продолжает речь другого, или же действие, о котором заявлено в первом лице ( читаю, я продолжаюи др.), исполняет другой; то разделяются снова, отождествляясь с отдельными участниками в обращениях друг к другу (Сделай остановку… Выслушайте пение или речь выстрелов)ила заявлениях в нервом лице множественного числа ( Неужели мы добрели до братского кладбища).