Том 1. Р.В.С. Школа. Четвертый блиндаж
Шрифт:
Нудным, хватающим за сердце скрипом заныла какая-то далекая дверь, и послышалось неторопливое шарканье: как будто кто-то тер сухой тряпкой об пол. Мы переглянулись. Это были шаги человека.
– Кого тут еще черт носит? – тихо проговорил Чубук, подталкивая меня за простенок и бесшумно свертывая предохранитель винтовки.
Донеслось легкое покашливание, захрустел отодвигаемый дверью ком бумаги, и в комнату вошел невысокий, плохо выбритый старичок в потертой пижаме голубого цвета и в туфлях, обутых на босую
– А я слушаю… кто это внизу ходит? Думаю, может, мужички пришли, ан нету. Глянул в окно – телег не видно.
– Кто ты есть за человек? – с любопытством спросил Чубук, закидывая винтовку за плечо.
– Позвольте спросить мне прежде, кто вы? – так же тихо и равнодушно поправил старичок. – Ибо если вы сочли нужным нанести визит, то будьте добры представиться хозяину. Впрочем… – тут он немного склонил голову и пыльными серыми глазами скользнул по Чубуку, – впрочем, я и сам догадываюсь: вы – красные.
Тут нижняя губа хозяина дрогнула, будто кто-то дернул ее книзу. Блеснул желтым огоньком и потух золотой зуб, смахнули ожившие веки пыль с его серых глаз. Широким жестом хлебосольного хозяина старичок пригласил нас за собой:
– Прошу пожаловать!
Недоумевая, мы переглянулись и мимо разгромленных комнат пошли к узенькой деревянной лестнице, ведшей наверх.
– Я, видите ли, наверху принимаю, – точно извиняясь, говорил на ходу хозяин. – Внизу, знаете, беспорядок, не убрано, убирать некому, все куда-то провалились, и никого не дозовешься. Сюда пожалуйте.
Мы очутились в небольшой светлой комнате. У стены стоял старый сломанный диван с вывороченным нутром, вместо простыни покрытый рогожей, а вместо одеяла – остатком красивого, но во многих местах прожженного ковра. Тут же стоял трехногий письменный стол, а над столом висела клетка с канарейкой. Канарейка, очевидно, давным-давно сдохла и лежала в кормушке кверху лапками. Со стены глядело несколько пыльных фотографий. Очевидно, кто-то помог хозяину перетащить негодные остатки разбитой мебели и обставить эту комнату.
– Прошу садиться, – сказал старик, указывая на диван. – Живу, знаете ли, один, гостей видеть давненько уж никого не видел. Мужички заезжают иногда, продукты привозят, а вот порядочных людей давно не видал. Был у меня как-то ротмистр Шварц. Знаете, может быть?.. Ах, впрочем, извините, ведь вы же красные.
Не спрашивая нас, хозяин полез в буфет, достал оттуда две недобитых тарелки, две вилки – одну простую кухонную, с деревянным черенком, другую – вычурно изогнутую, десертную, у которой не хватало одного зубца, потом достал каравай черствого хлеба и полкружка украинской колбасы.
Поставив на кособокую фитильную керосинку залепленный жирной сажей чайник, он вытер руки о полотенце, не стиранное бог
– Давненько уж не видал я красных, – сказал хозяин и тут же поинтересовался: – Каково здоровье Ленина?
– Ничего, спасибо, жив-здоров, – серьезно ответил Чубук.
– Гм, здоров…
Старичок помешал проволокой жерло чадившей трубки и вздохнул.
– Да и то сказать, с чего им болеть? – он помолчал и потом, точно отвечая на наш вопрос, сообщил: – А я вот прихварываю понемногу. По ночам, знаете, бессонница. Нету прежнего душевного равновесия. Встану иногда, пройдусь по комнатам – тишина, только мыши скребутся.
– Что это вы пишете? – спросил я, увидав на столе целую кипу исписанных бисерным почерком листочков.
– Так, – ответил он. – Соображения по поводу текущих событий. Набрасываю план мирового переустройства. Я, знаете, философ и спокойно взираю на все возникающее и проходящее. Ни на что не жалуюсь… нет, ни на что.
Тут старичок встал и, мельком заглянув в окно, сел опять на свое место.
– Жизнь пошумит, пошумит, а правда останется. Да, останется, – слегка возбуждаясь, повторил старик. – Были и раньше бунты, была пугачевщина, был пятый год, так же разрушались, сжигались усадьбы. Проходило время, и, как птица Феникс из пепла, возникало разрушенное, собиралось разрозненное.
– То есть что же это? На старый лад все повернуть думаете? – настороженно и грубовато спросил Чубук. – Мы вам, пожалуй, перевернем!
При этом прямом вопросе старичок съежился и, заискивающе улыбаясь, заговорил:
– Нет, нет… что вы! Я не к тому. Это ротмистр Шварц хочет, а я не хочу. Вот предлагал он мне возвратить все, что мужички у меня позаимствовали, а я отказался. На что оно мне, говорю. Время не такое, чтобы возвращать, пусть лучше они мне понемногу на прожитие продуктов доставляют и пусть на доброе здоровье моим добром пользуются.
Тут старичок опять приподнялся, постоял у окна и быстро обернулся к столу.
– Что же это я… Вот и чайник вскипел. Прошу к столу, кушайте, пожалуйста.
Упрашивать нас было не к чему: хлебные корки захрустели у нас на зубах, и запах вкусной чесночной колбасы приятно защекотал ноздри.
Хозяин вышел в соседнюю комнату, и слышно было, как возится он, отодвигая какие-то ящики.
– Забавный старик, – тихо заметил я.
– Забавный, – вполголоса согласился Чубук, – а только… только что это он все в окошко поглядывает?