Том 1. Романы. Рассказы. Критика
Шрифт:
– Я не знаю, гражданин, чему вы смеетесь. Могу вам обещать, во всяком случае, что завтра вам смеяться уже не придется.
Брови пленника поднялись и опустились.
– Вы напрасно двигаете бровями, – сказал офицер. Но брови опять пошевелились. Потом пленный отвернулся и рассеянно произнес:
– У вас очень гладкий лоб, молодой человек. Вы мало думаете. Вы всегда готовились к военной карьере?
– Это вас не касается.
– Не имею права? – спросил пленный, смеясь.
– Мы поговорим завтра утром.
Офицер подошел к двери, открыл ее и закричал
– Тарасов!
Затрещал снег под грузными шагами, и к раскрытой двери подошел красногвардеец маленького роста. Гигантский маузер болтался на его поясе, доходя ему почти до колен. На груди у него висели две бомбы, за плечом торчала винтовка. Полушубок его был обернут двумя скрещивающимися пулеметными лентами.
– Пленный под твою ответственность, Тарасов. Бели он попробует уйти, стреляй.
– Слушаю, – сказал Тарасов и вошел в избу.
– Ты бы еще пулемет с собой захватил, – насмешливо сказал пленный, поглядев на Тарасова. – Где ты такой револьвер достал? Это, брат, пушка, а не револьвер. Что он у вас – передвижной арсенал? – обратился он к офицеру. Офицер не ответил.
Пленник проявил внезапную словоохотливость. Он расспросил Тарасова, из какой тот губернии, как жена и дети и отчего он такой маленький.
– Мало за уши драли, оттого и маленький, – ответил Тарасов.
Потом пленный начал скучать. Офицер в это время забрался на полати, в темный угол избы; оттуда слышались взвизгивания крестьянки и ее тихий смех. Пленный подмигнул Тарасову; Тарасов произвел какой-то странный звук, похожий на всхлипывание.
– Сиди веселей, дурак! – крикнул на него пленный. Затем он начал пристально смотреть на солдата. Тот мигал глазами, дергал головой и вдруг, выронив винтовку, опустился вниз, обмяк и заснул. Пленный продолжал смотреть на него еще несколько секунд. Потом он громко сказал, повернувшись в сторону полатей:
– Товарищ офицер, ваш солдат заболел сонной болезнью…
Офицер долго тряс Тарасова, бил его по щекам, лил на него воду, но ничто не помогало. Помертвевшее бледное лицо солдата с веснушками на носу и маленькими белыми усами оставалось неподвижным. Он ровно дышал и спал глубоким сном.
– Дрянь солдаты у вас, – сочувственно сказал пленный.
– До рассвета недалеко, – сказал офицер, не отвечая. – Я дождусь утра вместе с вами.
– Милости просим, – сказал пленный, точно приглашая офицера зайти к нему в гости. – Впрочем, до рассвета я здесь не пробуду: через час мне нужно идти.
Офицер посмотрел на него с изумлением.
– Я мог бы уйти сейчас, – спокойно продолжал пленный, – но мне еще рано. Посидим немного, поболтаем.
Офицер схватил его за плечи.
– Что вы сделали с Тарасовым?
– Ничего. Он спит.
– Почему он заснул?
– Я не могу отвечать за ваших солдат. В избе тепло, он согрелся и заснул, что же тут удивительного?
– Вы вот не заснули…
– Я вообще сплю часа два в сутки, не больше.
Вдруг офицеру показалось, что плечо пленного сделано из дерева. Он пощупал левую
– Вы инвалид?
– У меня нет левой руки.
– Нет левой руки! – пробормотал офицер с изумлением.
Пленный смотрел в сторону. Шипели сырые дрова в печке; на полатях фыркала и сморкалась крестьянка – не то она плакала, не то смеялась, – и офицеру стала казаться невероятной эта хрустящая от мороза ночь, и медленное пламя в печке, и всхлипывающая женщина в углу, и длинная фигура пленного с деревянной рукой и такими неправдоподобными, нарисованными бровями. Откуда-то издалека донесся тихий протяжный звон и остановился в ушах офицера; и ему почудилось, точно он, и изба, и пленный – все это медленно двигается, едет и покачивается на ходу; или, может быть, это в ночной темноте тихо вздрагивает и колеблется огромная тяжесть вращающейся земли? Он опустился на табурет и тотчас закрыл глаза. Ему приснилось, что он стоит и бросает деньги в пропасть; вот блестит в воздухе золотая монета, ему становится жаль терять ее, и он кидается вслед за ней и долго летит вниз, глядя неподвижными глазами на мрачные стены бездны; и, наконец, останавливается, ударившись обо что-то плечом.
Он проснулся и увидел те же необыкновенные брови пленного, которые видел, засыпая.
– Не спите, – сказал пленник. – Тут, я вижу, у вас просто эпидемия какая-то.
– Эпидемия… – пробормотал офицер. – Эпидемия…
– Как тиф, – сказал пленный.
– Тиф… – подумал офицер и мутно увидел грязных тифозных в почерневшем белье: у них были открытые темные рты и дикие глаза. – Я, наверное, заболеваю тифом.
– Очень возможно, – произнес голос пленника. – Очень возможно, что сонная болезнь, в конце концов, дойдет и до России. В этом нет ничего невероятного. Эй, вы, не спите! – закричал он офицеру.
Офицер с усилием открыл глаза и закурил папиросу. Он постепенно приходил в себя.
– Почему вы говорили, – спросил он пленного, – что вы через час уйдете?
– Потому что я действительно уйду.
– Но ведь я застрелю вас. Пленный улыбнулся:
– Нет, не попадете.
– Как? На таком расстоянии?
– Да.
Теперь улыбнулся офицер.
– Хотите попробовать? – спросил пленный.
– Пожалуйста.
Пленный встал и отошел на несколько шагов. Офицер навел на него револьвер.
– Вы сделаете четыре выстрела, – сказал пленный. – Если вы промахнетесь все четыре раза, я считаю себя вправе уйти. Идет?
– Идет, – ответил офицер.
Дуло револьвера было на уровне груди пленного. Нажимая курок, офицер встретил неподвижный взгляд черных глаз… Револьвер дал осечку.
– Не считается, – сказал пленник.
– Почему? Пусть считается. У меня остается еще три выстрела.
– Хорошо. Значит, каждая осечка тоже считается?
– Конечно.
Офицеру снова захотелось спать. Он пересилил себя, опять взвел курок и прицелился. Мушка револьвера прямо глядела в лоб пленного. Он нажал собачку. Выстрела не последовало; второй раз его прекрасный револьвер дал осечку.