Том 1. Стихотворения 1813-1849

Тютчев Федор Иванович

Из Wilhelm Meister

"Кто с хлебом слез своих не ел..."

Кто с хлебом слез своих не ел, Кто в жизни целыми ночами На ложе, плача, не сидел — Тот не знаком с Небесными Властями. Они нас в бытие манят — Заводят слабость в преступленья — И после муками казнят: Нет на Земле проступка без отмщенья!

"Кто хочет миру чуждым быть..."

Кто хочет миру чуждым быть, Тот скоро будет чужд! Ах, людям есть кого любить, — Что им до наших нужд! Так! что вам до меня? Что вам беда моя? Она лишь про меня, — С ней не расстанусь я! Как крадется к милой любовник тайком: «Откликнись, друг милый, одна ль?» Так бродит ночию и днем Кругом меня тоска, Кругом меня печаль!.. Ах, разве лишь в гробу От них укрыться мне — В гробу, в земле сырой — Там бросят и оне!

Певец^*

(

Из Гёте )

«Что там за звуки пред крыльцом, За гласы пред вратами?.. В высоком тереме моем Раздайся песнь пред нами!..» Король сказал, и паж бежит, Вернулся паж, король гласит: «Скорей впустите старца!..» «Хвала вам, витязи, и честь, Вам, дамы, обожанья!.. Как звезды в небе перечесть! Кто знает их названья!.. Хоть взор манит сей рай чудес, Закройся взор — не время здесь Вас праздно тешить, очи!» Седой певец глаза смежил И в струны грянул живо — У смелых взор смелей горит, У жен — поник стыдливо... Пленился царь его игрой И шлет за цепью золотой — Почтить певца седого!.. «Златой мне цепи не давай, Награды сей не стою, Ее ты рыцарям отдай, Бесстрашным среди бою; Отдай ее своим дьякам, Прибавь к их прочим тяготам Сие златое бремя!.. На Божьей воле я пою, Как птичка в поднебесье, Не чая мзды за песнь свою — Мне песнь сама возмездье!.. Просил бы милости одной, Вели мне кубок золотой Вином наполнить светлым!» Он кубок взял и осушил И слово молвил с жаром: «Тот дом Сам Бог благословил, Где это — скудным даром!.. Свою вам милость Он пошли И вас утешь на сей земли, Как я утешен вами!..»

"Закралась в сержце грусть — и смутно..."^*

( Из Гейне )

* * *

Закралась в сердце грусть — и смутно Я вспомянул о старине — Тогда все было так уютно И люди жили как во сне... А нынче мир весь как распался: Все кверху дном, все сбились с ног — Господь-Бог на небе скончался, И в аде Сатана издох. Живут как нехотя на свете, Везде брюзга, везде раскол, — Не будь крохи любви в предмете, Давно б из мира вон ушел.

Кораблекрушение^*

( Из Гейне )

Надежда и любовь, все, все погибло!.. И сам я, бледный, обнаженный труп, Изверженный сердитым морем, Лежу на берегу, На диком, голом берегу!.. Передо мной — пустыня водяная, За мной лежит и горе и беда — А надо мной бредут лениво тучи, Уродливые дщери неба!.. Они в туманные сосуды Морскую черпают волну, И с ношей вдаль, усталые, влекутся, И снова выливают в море!.. Нерадостный и бесконечный труд!.. И суетный, как жизнь моя!..    Волна шумит, морская птица стонет! Минувшее повеяло мне в душу — Былые сны, потухшие виденья, Мучительно-отрадные встают!    Живет на Севере жена!.. Прелестный образ, царственно-прекрасный! Ее, как пальма, стройный стан Обхвачен белой, сладострастной тканью, Кудрей роскошных темная волна, Как ночь богов блаженных, льется С увенчанной косами головы! И в легких кольцах тихо веет Вкруг бледного умильного лица, И из умильно-бледного лица Отверсто-пламенное Око Как черное сияет Солнце!..    О черно-пламенное солнце, О, сколько, сколько раз в лучах твоих Я пил восторга дикий пламень, И пил, и млел, и трепетал, — И с кротостью небесно-голубиной Твои уста улыбка обвевала, И гордо-милые уста Дышали тихими, как лунный свет, речами И сладкими, как запах роз... И Дух во мне, оживши, воскрылялся И к Солнцу, как орел, парил...    Молчите, птицы, не шумите, волны, Все, все погибло, счастье и надежда, Надежда и любовь!.. Я здесь, один, — На дикий брег заброшенный грозою, Лежу простерт — и рдеющим лицом Сырой песок морской пучины рою!..

Из "Путевых картин Гейне"

«Прекрасный будет день», — сказал товарищ,^* Взглянув на небо из окна повозки. — Так, день прекрасный будет, — повторило За ним мое молящееся сердце И вздрогнуло от грусти и блаженства!.. Прекрасный будет день! Свободы солнце Живей и жарче будет греть, чем ныне Аристокрация светил ночных! И расцветет счастливейшее племя, Зачатое в объятьях произвольных, Не на одре железном принужденья, Под строгим, под таможенным надзором Духовных приставов, — и в сих душах Вольнорожденных вспыхнет смело Чистейший огнь идей и чувствований — Для нас, рабов природных, непостижный! Ах, и для них равно непостижима Та будет ночь, в которой их отцы Всю жизнь насквозь томились безотрадно И бой вели отчаянный, жестокий, Противу гнусных сов и ларв подземных, Чудовищных Ерева порождений!.. Злосчастные бойцы, все силы духа, Всю сердца кровь в бою мы истощили — И бледных, преждевременно одряхших Нас озарит победы поздний День!.. Младого Солнца свежее бессмертье Не оживит сердец изнеможенных, Ланит потухших снова не зажжет! Мы скроемся пред ним, как бледный месяц! Так думал я и вышел из повозки И с утренней усердною молитвой Ступил на

прах, Бессмертьем освященный!.. Как под высоким триумфальным сводом Громадных облаков всходило Солнце, Победоносно, смело и светло, Прекрасный день природе возвещая. Но мне при виде сем так грустно было, Как месяцу, еще заметной тенью Бледневшему на небе. — Бедный месяц! В глухую полночь, одиноко, сиро, Он совершил свой горемычный путь, Когда весь мир дремал — и пировали Одни лишь совы, призраки, разбой; И днесь пред юным днем, грядущим в славе, С звучащими веселием лучами И пурпурной разлитою зарей, Он прочь бежит... еще одно воззренье На пышное всемирное светило — И легким паром с неба улетит. Не знаю я и не ищу предвидеть, Что мне готовит Муза! Лавр поэта Почтит иль нет мой памятник надгробный? Поэзия Душе моей была Младенчески-Божественной игрушкой — И суд чужой меня тревожил мало. Но меч, друзья, на гроб мой положите! Я воин был! я ратник был свободы, И верою и правдой ей служил Всю жизнь мою в ее священной брани!

Из "Федры" Расина

Едва мы вышли из Трезенских врат,^* Он сел на колесницу, окруженный Своею, как он сам, безмолвной стражей. Микенскою дорогой ехал он, Отдав коням в раздумии бразды. Сии живые, пламенные кони, Столь гордые в обычном их пылу, Днесь, с головой поникшей, мрачны, тихи, Казалося, согласовались с ним. Вдруг из морских пучин исшедший крик Смутил кругом воздушное молчанье, И в ту ж минуту страшный некий голос Из-под Земли ответствует стенаньем. В груди у всех оледенела кровь, И дыбом стала чутких тварей грива. Но вот, белея над равниной влажной, Подъялся вал, как снежная гора, — Возрос, приближился, о брег расшибся И выкинул чудовищного зверя. Чело его ополчено рогами, Хребет покрыт желтистой чешуей. Ужасный Вол, неистовый Дракон, В бесчисленных изгибах вышел он. Брег, зыблясь, стонет от его рыканья; День, негодуя, светит на него; Земля подвиглась; вал, его извергший, Как бы объятый страхом, хлынул вспять. Все скрылося, ища спасенья в бегстве, — Лишь Ипполит, героя истый сын, Лишь Ипполит, боязни недоступный, Остановил коней, схватил копье И, меткою направив сталь рукою, Глубокой язвой зверя поразил. Взревело чудо, боль копья почуя, Беснуясь, пало под ноги коням И, роя землю, из кровавой пасти Их обдало и смрадом и огнем! Страх обуял коней — они помчались, Не слушаясь ни гласа, ни вожжей, — Напрасно с ними борется Возница, Они летят, багря удила пеной: Бог некий, говорят, своим трезубцем Их подстрекал в дымящиеся бедра... Летят по камням, дебрям... ось трещит И лопнула... Бесстрашный Ипполит С изломанной, разбитой колесницы На землю пал, опутанный вожжами, — Прости слезам моим!... сей вид плачевный Бессмертных слез причиной будет мне! Я зрел, увы! как сына твоего Влекли, в крови, им вскормленные кони! Он кличет их... но их пугает клик — Бегут, летят с истерзанным Возницей. За ним вослед стремлюся я со стражей, — Кровь свежая стезю нам указует. На камнях кровь... на терниях колючих Клоки волос кровавые повисли... Наш дикий вопль равнину оглашает! Но наконец неистовых коней Смирился пыл... они остановились Вблизи тех мест, где прадедов твоих Прах царственный в гробах почиет древних!.. Я прибежал, зову... с усильем тяжким Он, вежды приподняв, мне подал руку: «Всевышних власть мой век во цвете губит. Друг, не оставь Ариции моей! Когда ж настанет день, что мой Родитель, Рассеяв мрак ужасной клеветы, В невинности сыновней убедится, О, в утешенье сетующей тени, Да облегчит он узнице своей Удел ее!.. Да возвратит он ей...» При сих словах Героя жизнь угасла, И на руках моих, его державших, Остался труп, свирепо искаженный, Как знаменье богов ужасной кары, Не распознаемый и для отцовских глаз!

Средство и цель^*

Стяжать венок от вас не мечу, Но ваши похвалы люблю, Коль на пути своем их встречу.

*

Балласт хотя не назначает, Куда и как плыть караблю, Но ход его он облегчает.

Заветный кубок^*

( Из Гёте )

Был царь, как мало их ныне, — По смерть он верен был: От милой, при кончине, Он кубок получил. Ценил его высоко И часто осушал, — В нем сердце сильно билось, Лишь кубок в руки брал. Когда ж сей мир покинуть Пришел его черед, Он делит все наследство, — Но кубка не дает. И в замок, что над морем, Друзей своих созвал — И с ними на прощанье, Там сидя, пировал. В последний раз упился Он влагой огневой, Над бездной наклонился И в море — кубок свой... На дно пал кубок морское, — Он пал, пропал из глаз, Забилось ретивое — Царь пил в последний раз!..

Ночные мысли^*

( Из Гёте )

Вы мне жалки, звезды-горемыки! Так прекрасны, так светло горите, Мореходцу светите охотно, Без возмездья от богов и смертных! Вы не знаете любви и ввек не знали! Неудержно вас уводят Оры^* Сквозь ночную беспредельность неба. О! какой вы путь уже свершили С той поры, как я в объятьях милой Вас и полночь сладко забываю!