Том 1. Стихотворения 1939–1961

Слуцкий Борис Абрамович

«Куда стекает время…»

Куда стекает время, Все то, что истекло? Куда оно уходит — И первое число, И пятое, десятое, И, наконец, тридцатое, Последнее число? Наверно, есть цистерны, А может быть, моря, И числа там, наверно, Бросают якоря. Их много, как в задачнике, Там плещутся, как дачники, Пятерки, и шестерки, И тощие семерки, И толстые восьмерки, И двойки, и нули — Все, что давно прошли.

«Деление на виды и на роды…»

Деление на виды и на роды, Пригодное для зверя и для птицы, Застынь

у человека на пороге! Для человека это не годится. Метрической системою владея, Удобно шею или брюхо мерить. Душевным меркам невозможно верить: Портновская идея! Сердечной боли не изложат цифры, И в целом мире нет такого шифра, Чтоб обозначить горе или счастье. Сначала, со мгновения зачатья, Не формулируем, не выражаем, Не загоняем ни в какие клетки, На доли не делим, не разлагаем, Помеченный всегда особой меткой Человек.

«Я не хочу ни капли потерять…»

Я не хочу ни капли потерять Из новизны, меня переполняющей. Я открываю новую тетрадь. У белизны ее снегопылающей Я белизну морозную займу. Пусть первому любовному письму Сегодня будет все равно по выспренности, А по конечной, бессердечной искренности — Последнему любовному письму. Да, мне нужны высокие слова: Оплаканные, пусть потом осмеянные, Чтобы от них кружилась голова, Как будто горным воздухом овеянная, Чтобы звенели медь и серебро В заглавиях Свобода и Добро. Заглавных букв поставлю паруса, Чтобы рвались за ними буквы прочие, Как рвутся демонстрации рабочие За красным флагом — на врага, вперед! Чтоб ветры парусину переполнили, Чтоб пережили снова, перепомнили Читатели, куда их стих зовет.

НА ВЫСТАВКЕ ДЕТСКИХ РИСУНКОВ

Откроются двери, и сразу Врываешься в град мастеров, Врываешься в царствие глаза, Глядящего из-под вихров. Глаз видит и пишет, как видит, А если не выйдет — порвет. А если удастся и выйдет — На выставку тут же пошлет. Там все, что открыто Парижем За сотню последних годов, Известно белесым и рыжим Ребятам из детских садов. Там тайная страсть к зоопарку, К футболу открытая страсть Написаны пылко и жарко, Проявлены с толком и всласть. Правдиво рисуется праздник: Столица и спутник над ней. И много хороших и разных, Зеленых и красных огней. Правдиво рисуются войны: Две бомбы и город кривой. А что, разве двух не довольно? Довольно и хватит с лихвой. Правдиво рисуются люди: На плоском и круглом, как блюде, Лице наблюдательный взгляд И глупые уши торчат. Чтоб снова вот эдак чудесить, Желания большего нет — Меняю на трижды по десять Все тридцать пережитых лет.

ПУШКИНСКАЯ ПАЛКА

Та железная палка, что Пушкин [27] носил, Чтобы прибыло сил; Та пудовая трость, Чтобы — если пришлось — Хоть ударь, Хоть толкни, Хоть отбрось! Где она И в который попала музей? Крепко ль замкнута та кладовая? Я хотел бы ту трость разломать для друзей, Хоть по грамму ее раздавая. У хороших писателей метод простой: Повоюй, как Толстой. Походи по Руси, словно Горький, пешком, С посошком И заплечным мешком. Если есть в

тебе дар, так стреляй, как Гайдар, И, как Байрон, плыви по волнам. Вот кому не завидовать следует нам, Просто следовать следует нам.

27

Кажется, первое стихотворение Слуцкого, в котором возникает обращение к личности Пушкина. Впоследствии это все более будет становиться постоянной темой Слуцкого.

ПОЭТЫ «ПРАВДЫ» И «ЗВЕЗДЫ»

Поэты «Правды» и «Звезды», Подпольной музы адъютанты! На пьедесталы возвести Хочу забытые таланты. Целы хранимые в пыли, В седом архивном прахе крылья. Вы первые произнесли, Не повторили, а открыли Слова: Народ, Свобода, Новь, А также Кровь И в том же роде. Слова те били в глаз и в бровь И были вправду о народе. И новь не старою была, А новой новью и — победной. И кровь действительно текла От рифмы тощей К рифме бедной. Короче не было пути От слова к делу у поэта, Чем тот, Где вам пришлось пройти И умереть в борьбе за это!

ХУДОЖНИК

Художник пишет с меня портрет, А я пишу портрет с художника, С его гримас, с его примет, С его зеленого макинтошика. Он думает, что все прознал, И психологию и душу, Покуда кистью холст пронзал, Но я мечты его нарушу. Ведь он не знает даже то Немногое, что я продумаю О нем и про его пальто — Щеголеватое, продутое. Пиши, проворная рука, Додумывайся, кисть, догадывайся, Ширяй, как сокол в облака, И в бездну гулким камнем скатывайся. Я — человек. Я не ковер. Я думаю, а не красуюсь. Не те ты линии провел. Куда труднее я рисуюсь.

«Широко известен в узких кругах…»

Широко известен в узких кругах [28] , Как модерн, старомоден, Крепко держит в слабых руках Тайны всех своих тягомотин. Вот идет он, маленький, словно великое Герцогство Люксембург. И какая-то скрипочка в нем пиликает, Хотя в глазах запрятан испуг. Смотрит на меня. Жалеет меня. Улыбочка на губах корчится. И прикуривать даже не хочется От его негреющего огня.

28

Бытует рассказ о том, как Слуцкий благодаря кому-то из своих однокашников по юридическому институту ознакомился со своим «досье» в «компетентных органах», одна из «дружеских» характеристик 40-х годов, находившихся там, начиналась фразой: «Широко известен в узких кругах».

«Маска Бетховена на ваших стенах…»

Маска Бетховена на ваших стенах. Тот, лицевых костей, хорал. А вы что, игрывали в сценах, В которых музыкант играл? Маска Бетховена и бюст Вольтера — Две непохожих на вас головы. И переполнена вся квартира, Так что в ней делаете вы?

«Хранители архивов (и традиций)…»

Хранители архивов (и традиций), Давайте будем рядышком трудиться! Рулоны живописи раскатаем И папки графики перелистаем. Хранители! В каком горниле Вы душу так надежно закалили, Что сохранили все, что вы хранили, Не продали, не выдали, не сбыли. Пускай же акварельные рисунки Нам дышат в души и глядят в рассудки, Чтоб слабые и легкие пастели От нашего дыханья не взлетели. У русского искусства есть запасник, Почти бесшумно, словно пульс в запястье, Оно живет на этажах восьмых И в судьбах собирателей прямых.