Том 1. Стихотворения

Бальмонт Константин Дмитриевич

«Что достойно, что бесчестно…»

Что достойно, что бесчестно, Что умам людским известно, Что идет из рода в род, Все, чему в цепях не тесно, Смертью тусклою умрет Мне людское незнакомо, Мне понятней голос грома, Мне понятней звуки волн, Одинокий темный челн, И далекий парус белый, Над равниной поседелой, Над пустыней мертвых вод, Мне понятен гордый, смелый, Безотчетный крик: «Вперед!»

«Жить среди беззакония…»

Жить среди беззакония, Как дыханье ветров, То в волнах благовония, То над крышкой гробов. Быть

свободным, несвязанным, Как движенье мечты, Никогда не рассказанным До последней черты. Что бесчестное? Честное? Что горит? Что темно? Я иду в неизвестное, И в душе все равно. Знаю, мелкие низости Не удержать меня. Нет в них чаянья близости Рокового огня. Но люблю безотчетное, И восторг, и позор, И пространство болотное, И возвышенность гор.

Воля

Валерию Брюсову

Неужели же я буду так зависеть от людей, Что не весь отдамся чуду мысли пламенной моей? Неужели же я буду колебаться на пути, Если сердце мне велело в неизвестное итти? Нет, не буду, нет, не буду я обманывать звезду, Чей огонь мне ярко светит, и к которой я иду. Высшим знаком я отмечен, и, не помня никого, Буду слушаться повсюду только сердца своего. Если Море повстречаю, в глубине я утону, Видя воздух полный света и прозрачную волну. Если горные вершины развернутся предо мной, В снежном царстве я застыну под серебряной Луной. Если к пропасти приду я, заглядевшись на звезду, Буду падать, не жалея, что на камни упаду. Но повсюду вечно чуду буду верить я мечтой, Буду вольным и красивым, буду сказкой золотой. Если ж кто-нибудь захочет изменить мою судьбу, Он в раю со мною будет — или в замкнутом гробу. Для себя ища свободы, я ее другому дам, Или вместе будет тесно, слишком тесно будет нам. Так и знайте, понимайте звонкий голос этих струн: Влага может быть прозрачной — и возникнуть как бурун. Солнце ландыши ласкает, их сплетает в хоровод, А захочет — и зардеет — и пожар в степи зажжет. Но согрею ль я другого, или я его убью, Неизменной сохраню я душу вольную мою.

«Мне снятся караваны…»

Мне снятся караваны, Моря и небосвод, Подводные вулканы С игрой горячих вод. Воздушные пространства, Где не было людей, Игра непостоянства На пиршестве страстей. Чудовищная тина Среди болотной тьмы, Могильная лавина Губительной чумы. Мне снится, что змеится И что бежит в простор, Что хочет измениться — Всему наперекор.

«Я полюбил свое беспутство…»

Я полюбил свое беспутство, Мне сладко падать с высоты. В глухих провалах безрассудства Живут безумные цветы. Я видел стройные светила, Я был во власти всех планет. Но сладко мне забыть, что было, И крикнуть их призывам: «Нет!» Исполнен радости и страха, Я оборвался с высоты, Как коршун падает с размаха, Чтоб довершить свои мечты. И я в огромности бездонной, И убегает глубина. Я так сильнее — исступленный, Мне Вечность в пропасти видна!

Глаза

Когда я к другому в упор подхожу, Я знаю: нам общее нечто дано. И я напряженно и зорко гляжу, Туда,

на глубокое дно. И вижу я много задавленных слов, Убийств, совершенных в зловещей тиши, Обрывов, провалов, огня, облаков, Безумства несытой души. Я вижу, я помню, я тайно дрожу, Я знаю, откуда приходит гроза. И если другому в глаза я гляжу, Он вдруг закрывает глаза.

Сквозь строй

Вы меня прогоняли сквозь строй, Вы кричали: «Удвой, и утрой, В десять раз, во сто раз горячей, Пусть узнает удар палачей». Вы меня прогоняли сквозь строй, Вы стояли зловещей горой, И горячею кровью облит, Я еще, и еще, был избить. Но, идя как игрушка меж вас, Я горел, я сгорал, и не гас. И сознаньем был каждый смущен, Что я кровью своей освящен. И сильней, все сильней каждый раз, Вы пугались блистающих глаз. И вы дрогнули все предо мной, Увидав, что меж вас — я иной.

В застенке

Переломаны кости мои. Я в застенке. Но чу! В забытьи, Слышу, где-то стремятся ручьи. Так созвучно, созвонно, в простор, Убегают с покатостей гор, Чтоб низлиться в безгласность озер. Я в застенке. И пытка долга. Но мечта мне моя дорога. В палаче я не вижу врага. Он ужасен, он странен, как сон, Он упорством моим потрясен. Я ли мученик? Может быть он? Переломаны кости. Хрустят. Но горит напряженный мой взгляд. О, ручьи говорят, говорят!

В домах

М. Горькому

В мучительно-тесных громадах домов Живут некрасивые бледные люди, Окованы памятью выцветших слов, Забывши о творческом чуде. Все скучно в их жизни. Полюбят кого, Сейчас же наложат тяжелые цепи. «Ну, что же, ты счастлив?» — «Да что ж… Ничего…» О, да, ничего нет нелепей! И чахнут, замкнувшись в гробницах своих. А где-то по воздуху носятся птицы. Что птицы? Мудрей привидений людских Жуки, пауки и мокрицы. Все цельно в просторах безлюдных пустынь, Желанье свободно уходит к желанью. Там нет заподозренных чувством святынь, Там нет пригвождении к преданью. Свобода, свобода! Кто понял тебя, Тот знает, как вольны разливные реки. И если лавина несется губя, Лавина прекрасна навеки. Кто близок был к смерти и видел ее, Тот знает, что жизнь глубока и прекрасна. О, люди, я вслушался в сердце свое, И знаю, что ваше — несчастно! Да, если бы только могли вы понять… Но вот предо мною захлопнулись двери, И в клеточках гномы застыли опять, Лепечут: «Мы люди, не звери». Я проклял вас, люди. Живите впотьмах. Тоскуйте в размеренной чинной боязни. Бледнейте в мучительных ваших домах. Вы к казни идете от казни!

Мститель

Если б вы молились на меня, Я стоял бы ангелом пред вами, О приходе радостного дня Говорил бы лучшими словами. Был бы вам как радостный восход, Был бы вам как свежесть аромата, Сделал бы вам легким переход К грусти полумертвого заката. Я бы пел вам сладостно звеня, Я б не ненавидел вас, как трупы, Если б вы молились на меня, Если бы вы не были так скупы. А теперь, угрюмый и больной, А теперь, как темный дух, гонимый, Буду мстить вам с меткостью стальной, Буду бич ваш, бич неумолимый.