Том 1. Стихотворения

Толстой Алексей Константинович

3

От берегов благоуханных, Где спят лавровые леса, Уходит в даль зыбей туманных Корабль, надувши паруса. На нем изгнанник молчаливый Вдали желанный ловит сон, И взор его нетерпеливый В пространство синее вперен. «Вы, моря шумного пучины, Ты, неба вечного простор, И ты, светил блестящий хор, И вы, родной земли вершины, Поля, и пестрые цветы, И с гор струящиеся воды, Отдельно взятые черты Всецельно дышащей природы! Какая вас связала нить Одну другой светлей и краше? Каким законом объяснить Родство таинственное наше? Ты, всесторонность бытия, Неисчерпаемость явленья, В тебе повсюду

вижу я Того же света преломленья. Внутри души его собрать, Его лучей блудящий пламень В единый скоп всесильно сжать — Вот Соломонова печать, Вот Трисмегиста дивный камень! Тот всеобъемлющий закон, Которым все живет от века, Он в нас самих — он заключен Незримо в сердце человека! Его любовь, и гнев, и страх, Его стремленья и желанья, Все, что кипит в его делах, Чем он живит и движет прах, — Есть та же сила мирозданья! Не в пыльной келье мудреца Я смысл ее найду глубокий — В живые погрузить сердца Я должен мысленное око! Среди борьбы, среди войны, Средь треволнения событий, Отдельных жизней сплетены Всечасно рвущиеся нити, И кто бессмертье хочет пить Из мимолетного фиала, Тот микрокосма изучить Спеши кипящие начала! Есть край заветный и святой, Где дважды жизненная сила Себя двояко проявила Недостижимой высотой: Один, в полях Кампаньи дикой, Предназначением храним, Стоит торжественный, великий, Несокрушимый, вечный Рим. К нему, к подобию вселенной, Теперь держать я должен путь, В его движенье почерпнуть Закон движенья неизменный. Лети ж, корабль крылатый мой, Лети в безбережном просторе, А ты, под верною кормой, Шуми, шуми и пенься, море…» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

[1867]

Портрет ^*

1

Воспоминаний рой, как мошек туча, Вокруг меня снует с недавних пор. Из их толпы цветистой и летучей Составить мог бы целый я обзор, Но приведу пока один лишь случай; Рассудку он имел наперекор На жизнь мою немалое влиянье — Так пусть другим послужит в назиданье…

2

Известно, нет событий без следа: Прошедшее, прискорбно или мило, Ни личностям доселе никогда, Ни нациям с рук даром не сходило. Тому теперь, — но вычислять года Я не горазд — я думаю, мне было Одиннадцать или двенадцать лет — С тех пор успел перемениться свет.

3

Подумать можно: протекло лет со сто, Так повернулось старое вверх дном. А в сущности, все совершилось просто, Так просто, что — но дело не о том! У самого Аничковского моста Большой тогда мы занимали дом: Он был — никто не усумнится в этом, — Как прочие, окрашен желтым цветом.

4

Заметил я, что желтый этот цвет Особенно льстит сердцу патриота; Обмазать вохрой дом иль лазарет Неодолима русского охота; Начальство также в этом с давних лет Благонамеренное видит что-то, И вохрятся в губерниях сплеча Палаты, храм, острог и каланча.

5

Ревенный цвет и линия прямая — Вот идеал изящества для нас. Наследники Батыя и Мамая, Командовать мы приучили глаз И, площади за степи принимая, Хотим глядеть из Тулы в Арзамас. Прекрасное искать мы любим в пошлом — Не так о том судили в веке прошлом.

6

В своем дому любил аристократ Капризные изгибы и уступы, Убранный медальонами фасад, С гирляндами колонн ненужных купы, На крыше ваз или амуров ряд, На воротах причудливые группы. Перенимать с недавних стали пор У дедов мы весь этот милый вздор.

7

В мои ж года хорошим было тоном Казарменному вкусу подражать, И четырем или осьми колоннам Вменялось

в долг шеренгою торчать Под неизбежным греческим фронтоном. Во Франции такую благодать Завел, в свой век воинственных плебеев, Наполеон, — в России ж Аракчеев.

8

Таков и наш фасад был; но внутри Характер свой прошедшего столетья Дом сохранил. Покоя два иль три Могли б восторга вызвать междометье У знатока. Из бронзы фонари В сенях висели, и любил смотреть я, Хоть был тогда в искусстве не толков, На лепку стен и форму потолков.

9

Родителей своих я видел мало; Отец был занят; братьев и сестер Я не знавал; мать много выезжала; Ворчали вечно тетки; с ранних пор Привык один бродить я в зал из зала И населять мечтами их простор. Так подвиги, достойные романа, Воображать себе я начал рано.

10

Действительность, напротив, мне была От малых лет несносна и противна. Жизнь, как она вокруг меня текла, Все в той же прозе движась беспрерывно, Все, что зовут серьезные дела, — Я ненавидел с детства инстинктивно. Не говорю, чтоб в этом был я прав, Но, видно, так уж мой сложился нрав.

11

Цветы у нас стояли в разных залах: Желтофиолей много золотых И много гиацинтов, синих, алых, И палевых, и бледно-голубых; И я, миров искатель небывалых, Любил вникать в благоуханье их, И в каждом запах индивидуальный Мне музыкой как будто веял дальной.

12

В иные ж дни, прервав мечтаний сон, Случалось мне очнуться, в удивленье, С цветком в руке. Как мной был сорван он — Не помнил я; но в чудные виденья Был запахом его я погружен. Так превращало мне воображенье В волшебный мир наш скучный старый дом — А жизнь меж тем шла прежним чередом.

13

Предметы те ж, зимою, как и летом, Реальный мир являл моим глазам: Учителя ходили по билетам Все те ж ко мне; порхал по четвергам Танцмейстер, весь пропитанный балетом, Со скрипкою пискливой, и мне сам Мой гувернер в назначенные сроки Преподавал латинские уроки.

14

Он немец был от головы до ног, Учен, серьезен, очень аккуратен, Всегда к себе неумолимо строг И не терпел на мне чернильных пятен. Но, признаюсь, его глубокий слог Был для меня отчасти непонятен, Особенно когда он объяснял, Что разуметь под словом «идеал».

15

Любезен был ему Страбон и Плиний, Горация он знал до тошноты И, что у нас так редко видишь ныне, Высоко чтил художества цветы, Причем закон волнообразных линий Мне поставлял условьем красоты, А чтоб система не пропала праздно, Он сам и ел и пил волнообразно.

16

Достоинством проникнутый всегда, Он формою был много озабочен, «Das Formlose [23] — о, это есть беда!» — Он повторял и обижался очень, Когда себе кто не давал труда Иль не умел в формальностях быть точен; А красоты классической печать Наглядно мне давал он изучать.

23

Бесформенное (нем.). — Ред.

17

Он говорил: «Смотрите, для примера Я несколько приму античных поз: Вот так стоит Милосская Венера; Так очертанье Вакха создалось; Вот этак Зевс описан у Гомера; Вот понят как Праксителем Эрос, А вот теперь я Аполлоном стану» — И походил тогда на обезьяну.

18

Я думаю, поймешь, читатель, ты, Что вряд ли мог я этим быть доволен, Тем более что чувством красоты Я от природы не был обездолен; Но у кого все средства отняты, Тот слышит звон, не видя колоколен; А слова я хотя не понимал, Но чуялся иной мне «идеал».