Том 1. Тяжёлые сны
Шрифт:
«Гарнизонный воин, – думал Логин, – просто глуп и очень доволен собою. Он воображает, что его мундир и его любезность неотразимо-очаровательны. Ей следовало бы дать ему понять, что он – фофан, да и то резервный».
Ему было досадно. Аннино платье из легкой ткани блеклого зеленовато-желтого цвета, с поясом светлой кожи, не нравилось ему. Белые отвороты корсажа казались ему слишком большими, перья на шляпе слишком желтыми и широкими и бант палевых лент на молочно-белой ручке красного легкого зонтика слишком пышным, в несоответствии с тонкими ремнями
Мотовилов догадывался, что Логин слушает недостаточно внимательно. Это Мотовилов относил к легкомыслию и вольнодумству Логина и удваивал обычную внушительность интонаций и лица.
– Василий Маркович, – сказала Нета, когда Мотовилов приостановился в своих рассказах, – я слышала, что вы устраиваете здесь общество, благотворительное, – правда это?
– А от кого, позвольте узнать, вы это слышали?
– Вот Иван Константиныч говорит.
– Да-с, – с любезнейшею улыбкою подтвердил Биншток, – сейчас у меня был Шестов и просвещал меня на этот счет.
– Это ужасно, ужасно хорошо, благотворительное общество! – залепетала Нета. – У нас так много бедных, а мы будем им помогать, – восхитительно!
Взмахивала красивыми ручками. Биншток глядел на нее с восхищением. Логин начал было:
– Не то чтобы благотворительное…
– Да, да, я все прекрасно поняла, – перебила Нета, – им не даром будут помогать, а чтоб они работали. Они могут плести благотворительные корзинки.
– Или собирать благотворительные грибы, – прибавила Анна улыбаясь.
– Да, да, грибы, или тоже ягоды можно. Мотовилов постучал золотым перстнем по набалдашнику трости и внушительно заговорил:
– Благотворительность, конечно, святое дело. Все мы обязаны помогать неимущему, – по мере средств. Истинные христиане так и делают, я уверен в этом. Кто решится отказать в куске хлеба человеку честному, но по несчастию или по слабости обедневшему и протягивающему руку со слезами на глазах? Надо иметь слишком жестокое сердце, чтобы думать только о себе. Но самое лучшее – благотворить так, чтобы левая рука не знала, что делает правая. Общественная же благотворительность – дело очень трудное и даже, позволю себе так выразиться, деликатное, – требует, во-первых, большой опытности, во-вторых, знания местных условий, вообще, очень многого.
– Совершенно верно изволили сказать, – угодливо подтвердил Гомзин и повернул к Мотовилову свои восхитительно оскаленные зубы и почтительно склоненный стан, – и опытность, и знание местных условий, и, главным образом, влиятельное положение в обществе.
Мотовилов важно наклонил голову.
– Да, именно, влияние на общество. Именно это я и хотел сказать.
– Влияние на общество, – подхватил Гомзин и взвизгнул от подобострастия.
– Вот возьмем, например, нашу общедоступную столовую, – продолжал Мотовилов, – мы ее устроили на практических началах, и она оказалась настоящим благодеянием.
Логин знал эту столовую, которую устроили при городской богадельне скучающие дамы нашего города и в которой ежедневно кормили десятка полтора
– Тут недоразумение маленькое. Я и не мечтал посягать на благотворительность и на другие добродетели: где уж мне, конечно! – человек я грешный, да мне и не по средствам. Дело проще.
Принялся объяснять замысел. Мотовилов слушал со строгим вниманием. Говорил Логин вяло и кратко, словно нехотя. Неприятно было распространяться о своих планах перед Мотовиловым.
Анна внимательно смотрела на Логина. Ее брови слегка сдвинулись, словно она старалась понять какую-то свою думу. Нета была разочарована и досадливо покусывала тонкие губы. Упрекнула Бинштока:
– Что ж вы мне вовсе не так рассказали?
– Я и сам сначала так понял. Да признаться, я не очень внимательно слушал Шестова: работал днем, голова разболелась, хотелось погулять, а тут он пришел, – скандал!
Анна обняла Нету и со смехом сказала:
– Ах ты, благотворительница! Вот подожди, мы зимой опять устроим живые картины в пользу бедных, а пока подежурь в неделю разок в благотворительной столовой, – старушки тебе ручки целуют, королевишной тебя называют.
Логину было досадно, что Анна забавлялась и тем, как понял Биншток слова Шестова, и тем, как отнеслись к этому Нета и Мотовилов. Он чувствовал в ее настроении еще что-то, что было вызвано вялостью его слов: это выдавало тихое постукивание ее сандалии по полу беседки.
– Не берусь судить об удобоисполнимости вашего проекта, – сказал Мотовилов с удвоенною внушительностью, – конечно, в теории все это хорошо, но на практике – другое дело. Осмелюсь только заметить, что вы рискуете встретиться вот с какою неприятностью: чем вы гарантированы от вторжения в ваше общество растлевающего элемента, лентяев и тунеядцев, которые только о том и думают, чтобы поменьше работать и побольше получать? Такие трутни, если и будут работать, так плохо.
– Если бы меня, например, – беззаботно заметил Биншток, – кормили, и одевали, и вообще содержали так, без денег, за здорово живешь, разве я стал бы работать? Скажите, пожалуйста, с какой стати?
– А вы обо всех по себе не судите, – стремительно вмешалась в разговор Ната.
Это вышло неожиданно и резко. Ната густо покраснела, когда все на нее посмотрели. Все засмеялись, Логин сдержанно улыбнулся. Анна ласково глядела на Нату и думала:
«Бедная птичка, у тебя не будет крыльев».
– Вы, конечно, правы, Ната, – сказал Логин, – городские жители не должны об этом судить по себе: мы привыкли к рассеянной жизни, и превосходно обходимся без работы. А рабочему человеку без дела – смерть.
– Нет, – возразил Мотовилов, – без дела он, так в кабак пойдет последние гроши пропивать.
Анна спокойно взглянула на него. Ее губы презрительно дрогнули. Перевела ясные глада на Логина, – и вдруг не захотелось ему спорить с Мотовиловым. Он сообразил, что и невыгодно иметь Мотовилова против себя в замышляемом деле; проныра, – забежит, повредит. Сказал: