Том 10. Братья Карамазовы. Неоконченное
Шрифт:
Когда, полтора года назад, Николай Алексеевич Некрасов приглашал меня написать роман для «Отечественных записок» я чуть было не начал тогда моих «Отцов и детей», но удержался, и слава богу: я был не готов. А пока я написал лишь «Подростка» — эту первую пробу моей мысли».
В качестве персонажей задуманного романа «Отцы и дети» намечены «мальчик», сидящий в колонии для малолетних преступников, муж, убивший свою жену на глазах у «девятилетнего сына», мальчик-подкидыш, «дети, бежавшие… от отца». В одном из эпизодов Достоевский намеревался художественно пересказать «всю историю Кронеберга» (отца, истязавшего свою малолетнюю дочь), процессу которого писатель посвятил ряд страниц «Дневника» за 1876 г.; далее он хотел ввести в роман сцены во фребелевской школе, критическую характеристику новейших учительниц и т. д.
«В замысле Достоевского, — справедливо пишут исследователи, — несколько сюжетов развиваются параллельно и вместе создают картину всеобщей неустроенности: социальной, семейной, трагического существования отцов и детей <…> Основной фон будущего
План романа складывается из набросков отдельных сюжетов, ситуаций, иногда из простого номинального обозначения будущих персонажей. Несколько сюжетов, организующих большой материал, сцепляются в целое единством темы: исследуется одна социально-этическая проблема — отношения между отцами и детьми в рамках шаткой семьи. Характерная и общая черта всех типов отношений — в том, что «дети» берутся в самом прямом смысле слова — это маленькие дети, школьники, гимназисты, которые пока не стали еще символом нового, художественным выражением будущей России. На первых ступенях замысла «Отцов и детей» молодое поколение, силы грядущей России, предстает в очень неразвитом состоянии, как прямой объект родительской воли. Но взятые со своей пассивной стороны «абстрактные» образы маленьких беспомощных детей могут получить громадный общественный и философско-обобщающий смысл. Вспомним, какие разные значения получает этот образ в системе романа «Братья Карамазовы» — и дети из исповеди Ивана, и «дитё» Мити, и обратившееся в покорных детей несчастное бунтующее племя Великого инквизитора, — и нам станет ясно, о чем идет речь. С другой стороны, и образ «отцов» может быть так же осмыслен в разных ассоциативных планах. Это, разумеется, родители в прямом смысле, но это и понятие, вызывающее представление об иерархическом строе общества, об авторитарных ценностях, восходящих к первоистокам, к древним патриархальным временам. С другой стороны, «отцы» и «дети» — символ представлений о причинно-следственных связях между прошлым, настоящим и будущим в историческом процессе, представлений о сдерживающих силах прошлого и об ответственности людей перед будущим.
92
Зильберштейн И. С., Розенблюм Л. М.Наедине с самим собою // Огонек. 1971. № 46. С. 13.
Как в «Преступлении и наказании», в планах «Отцов и детей» совершается акт устранения героем нравственного принципа, а вслед за тем осознание им собственной вины. Но в отличие от Раскольникова «отец» из набросков об отцах и детях, осознав свою вину, ищет прощения не у сообщества людей, вынужден раскаяться не перед человечеством вообще, но прежде всего перед одним существом, близким ему, принадлежащим ему и имеющим в то же время особую власть над ним. Раскаиваясь в преступлении, он беспокоится не столько о нарушении им основ человеческого общежития, и, возможно, не столько о том, как погасить муки собственной совести, сколько о нравственных последствиях свершившегося для его сына. Герой «Отцов и детей» тяготится, видимо, не тем, что совершенное им преступление исключает его из сообщества людей (то, что знают о нем люди, его не так заботит, как то, как его запомнят, как его поступок отзовется в будущем).
Осенью 1876 г. Достоевский, по-видимому, думал вернуться к замыслу «Отцы и дети», о чем свидетельствует запись в рабочей тетради в октябре 1876 г.: «Текущее. Октябрь — ноябрь. Осмотреть старый материал сюжетов повестей (Из романа, Дети, Девушка с образом)». Но осуществлен в это время был лишь последний из перечисленных сюжетов — «Кроткая».
Роман «Отцы и дети» не был написан, но главные его социальные и этические проблемы трансформировались в романе «Братья Карамазовы».
Записи в рабочей тетради разбросаны среди заметок для «Дневника писателя» 1876 г. Датируется по положению в тетради временем с марта — апреля 1876 г. по январь 1877 г.
Тема «Мечтателя» — одна из центральных, сквозных в творчестве Достоевского. Впервые обобщенная характеристика мечтателя дается им в фельетонах «Петербургская летопись» (1847); автор уделяет здесь особое внимание социально-психологическому истолкованию типа петербургского интеллигентного мечтателя как явления, характерного для общественной жизни России 1840-х годов. Вскоре после этого создаются «Белые ночи» (1848) с центральной фигурой рассказчика — Мечтателя (наст. изд. Т. 2), во многом предвосхищающей тип героев позднейших повестей и романов 1860-х годов (Иван Петрович в «Униженных и оскорбленных», Человек из подполья, Раскольников и т. д.) «Мы <…> такие мечтатели. Без практической деятельности человек поневоле станет мечтателем», — пишет Достоевский в 1861 г. в написанной совместно с братом статье «Вопрос об университетах» (Время. 1861. № 12, С. 99). Тему «мечтательства» разрабатывает и несколько более ранний фельетон «Петербургские сновидения в стихах и прозе».
Уже в 1860-х годах, в частности в «Ряде статей о русской литературе» (1861) и в разговорах Порфирия Петровича с Раскольниковым в «Преступлении и наказании», тема «мечтательства» получает для Достоевского отчетливое философско-историческое истолкование. «Мечтательство» осмысляется здесь как одна из характерных черт представителя
В период работы над «Подростком» Достоевский набрасывает в записной книжке среди характеристик других типов, задуманных для романа, характеристику мечтателя, которого он был намерен «подробнейше описать» (XVI, 49). Позднее он собирался использовать ее в работе над незавершенным романом «Отцы и дети», обдумывание которого непосредственно предшествовало замыслу особого романа «Мечтатель», возникшему (о чем свидетельствует рабочая тетрадь) в качестве ответвления одной из сюжетных линий ненаписанных «Отцов и детей».
Помимо печатаемых в настоящем томе фрагментов, о замысле романа «Мечтатель» мы знаем из письма С. В. Ковалевской к Достоевскому 1876–1877 гг. Ковалевская пишет здесь, что во время болезни ей «вспомнился» один «рассказ» Достоевского из будущего романа, и предлагает писателю свой вариант развития его идеи:
«У меня как-то на днях тоже была лихорадка; я долго не могла успокоиться, и мне все вспоминался один ваш рассказ из вашего будущего романа о «Мечтателе». Я даже мысленно все развивала вашу идею, и мне бы ужасно хотелось, чтобы вы написали что-нибудь в этом роде. Я представляю себе так: человека бедного, живущего очень уединенно, сосредоточенною жизнью и состарившегося на какой-нибудь машинально умственной работе (например, хоть счетчика при обсерватории). Вследствие каких-нибудь внешних обстоятельств в нем развивается непреодолимое желание разбогатеть во что бы то ни стало. Он начинает выслеживать способ для этого с тою же терпеливою одностороннею последовательностью, с которою всю жизнь вычислял пути планет. И вот ему на ум приходит что-нибудь в роде адских часов Томаса. [93] Целые годы придумывает он и усовершенствует детали своей машины; наконец она готова, и он пускает ее в дело. При этом мысль о его жертвах, о тех людях, которые должны погибнуть от его машины, совсем ему как-то в голову не приходит. Даже мысль о богатстве отступает на второй план. Он просто влюблен в свою машину, его математическую, помешанную голову пленяет именно та точность, с которою она действует; ему нравится, что он может вычислить минута в минуту, когда корабль пойдет ко дну Корабль смашиною отплывает, старик как-то совершенно успокаивается. В самый вечер катастрофы он даже ни разу не вспоминает о машине; вдруг он чувствует внутреннее сотрясение; смотрит на часы— настала минута. И вот тут ему вдруг отвратительно ясно становится что, он сделал. Старик, конечно, сходит с ума. Но дальше фантазия моя уже нейдет». [94]
93
В «Новом времени» за вторую половину марта и апрель 1876 г. печаталось объявление о том, что в музее И. Б. Гасснера в Пассаже показывается адская часовая машина убийцы Томаса. Демонстрация этого музейного экспоната вызвана была историей, происшедшей 11 декабря 1875 г. в порту города Бремергафен (Германия). Американец Томас устроил начиненную динамитом адскую машину, которая должна была в определенный момент в открытом море взорвать пароход с застрахованным Томасом на большую сумму грузом (хлопком). Американец надеялся разбогатеть на страховой премии на свой груз. Но Томас плохо рассчитал завод машины, взорвавшейся при погрузке парохода. От взрыва погибло много людей, в том числе сам Томас (по другой версии, он застрелился).
94
Ковалевская С. В.Воспоминания и письма. М., 1961. С. 245, 495, 496
В заметках из записных тетрадей отражено несколько последовательных этапов развития замысла романа «Мечтатель». Как видно из первой тетради, тема «мечтателя» вначале переплеталась в сознании писателя с замыслом ранее задуманного романа «Отцы и дети» (см. выше, с. 330); в мартовском наброске (фрагмент № 1) Мечтатель, воспитывающий сына после смерти жены и «мало занимающийся» им, но «духовно» воспламеняющий его, — член неустроенной семьи, история которой вплетается в клубок других подобных же историй, намеченных для разработки в романе «Отцы и дети». Через несколько дней Достоевский начинает обдумывать состав ближайшего, апрельского номера «Дневника писателя» и набрасывает два варианта его оглавления:
1) «Состав апрельского номера. — Чурила. — Сборник казанский. — Иванище. — Спиритизм. — Мечтатель. — Герцеговинцы (1) и восточный вопрос <…>»;
2) «Чурила. — Казанский сборник. — Иванище. — Спиритизм. — Мечтатель. — Воспитатель(ный) дом или что-нибудь сенсационное».
В конце той же тетради находим перечень тем: «Мечтатель». «Великий инквизитор и Павел». «Великий инквизитор со Христом» и т. д. Состав апрельского номера 1876 г. уточняется во второй тетради: