Том 10. Последние желания
Шрифт:
Уже целую неделю Кузьмин жил в Преображенском.
Он познакомился с Ольгой Александровной, которая ему совсем не понравилась, видел ее несколько раз вместе с Затениным и сразу смекнул, в чем дело.
Их разговор был не первый крупный разговор по поводу Ольги Александровны.
Вначале Затенин обрадовался Кузьмину, сообщил ему согласие отца на поездку в Берлин, объяснял свои планы… Он относился к Сергею Кузьмину так, как иногда младший брат относится к старшему, которого любит и которому верит. Это было странно, потому что они сошлись недавно
Но с некоторых пор многое переменилось. Затенин иногда чувствовал даже озлобление против товарища, как ни несвойственна была ему злоба. Дело в том, что Кузьмин считал своим долгом «предупредить» приятеля и слишком часто высказывал личные взгляды, мнения по поводу его знакомства с Ольгой Александровной.
– Ну хорошо, ну хорошо, – сказал Затенин. – А тебе-то что? Благородство в тебе заговорило? Добродетельные чувства?
– Почему же и не благородство? Я вижу, что порядочный человек поступает непорядочно! И главное, из-за чего? Так, из-за минутного удовольствия, из нежелания подумать, что дальше будет, из какого-то непонятного легкомыслия! У тебя предвидения нет! И смерти ты не боишься потому, что нет ее около тебя и не можешь ты вообразить, что она будет. Оно и весело, и приятно так жить – да только для тебя одного, а не для окружающих. Дети так живут.
– Не кричи, пожалуйста, Сергей, – сказал Затенин. – Скажи просто, чего ты хочешь.
– Я хочу, чтобы ты не завлекал девушку. Понимаешь? То, что ты делаешь, – называется завлекать девушку. Ты любишь ее, что ли? Влюблен? Жениться хочешь? Против отца пойдешь? Да нет, куда тебе! Жалко станет: бедный старик, это его сразит…
– Сергей, прошу тебя, замолчи! Затенин встал и подошел к окну.
– Ну, если ты хочешь, – продолжал он, – если хочешь… я в Ольгу Александровну не влюблен, жениться на ней не думаю; да ведь я этого ей и не говорил…
– Однако ты с ней обнимался, руки ей жал? Ведь это было? Послушай, тут уж легкомыслие граничит с гадостью… Зачем же ты руки жал?..
– Да я один раз только… Мне было приятно… И право, я ничего не говорил…
– Ты подумай о ней, подумай немножко!.. Ведь она-то тебя любит, каково ей-то будет?..
– Ну хорошо, хорошо, я не стану… Почему я знал? Я разве хочу дурного? И если ты так уверен, что она меня любит и будет очень страдать, что я на ней не женюсь, так что же я, по-твоему, должен делать?
– Сказать ей это, сказать осторожно – уж я не знаю как – но поступить честно – и затем уехать.
– От этого она будет меньше страдать?
– Не знаю… да, конечно… Но, главное, ты поступишь честно, так, как следует…
– Хорошо, я скажу. Ты больше меня понимаешь отношения людей. Я тебе верю. Но ведь мне тяжело будет сказать…
Кузьмин обрадовался.
– А, тяжело… Ничего, потерпи, не все же легко, это тебе поделом. Я ведь знаю твою слабую струнку: расчувствуешься…
– Ради Бога перестань, Кузьмин… Бросим это. Я скажу, скажу завтра, вот когда пойдем все вместе в Мотыли…
Настасья
Было восемь часов утра. Только что подали самовар. Вставали дети. Слышны были в комнате их голоса.
Лида, совсем одетая, в голубом платье с белыми прошивками, отворила дверь на балкон и с значительным лицом подошла к матери.
– Здравствуйте, мама. Я сегодня рано встала. Так вы не пойдете с нами гулять?
– Нет уж, куда мне, жара. Идите вы, молодые люди… – сказала Настасья Неофидовна, добродушно улыбаясь.
– Мне, мама, надо с вами поговорить.
– А? Что такое? – встревожилась Настасья Неофидовна.
– Это, мама, насчет Ольги Александровны. Ее, по-моему, отправить надо.
Зачем же, Лида? Она такая добросовестная, я довольна…
– Мама, она дурной пример детям дает. Володя мне вчера рассказывал: они в лесу с Алексеем Ивановичем чуть не обнимаются…
– Что? Что? С Алексеем Ивановичем? Да нет! Да нет!
Настасья Неофидовна совсем была поражена. Какая-то поповна, нянька, отбирает у ее дочери мужа. Ни на минуту не сомневалась Настасья Неофидовна, что Лида выйдет за Алексея Ивановича. Этого хотели и Егор Васильевич, и сам старик Затенин.
– Правда ли только это, Лидочка? Как-то даже не верится…
– Наверно, правда, мама. А мне и самой раньше не верилось…
Решено было дождаться приезда Егора Васильевича, рассказать ему и затем сейчас же отправить Ольгу Александровну.
– А пока, мама, вы ей ничего не говорите, – попросила Лида.
Идя по коридору мимо детской, Лида услыхала веселый лепет Бори и смех Ольги Александровны, которая перед этим напевала какую-то песенку.
– Что это вы так веселы, Ольга Александровна? – сказала Лида, приотворив дверь.
– О чем же мне скучать? Слава Богу, все хорошо. А сегодня мы в Мотыли пойдем, дяденьку увижу, свой ведь он, родной…
Последнее время Ольга Александровна была счастлива. Она не спрашивала себя, отчего она счастлива, она думала, что это так и должно быть, что это от жизни.
Она не спрашивала себя, любит ли ее Алексей Иванович – так в этом отношении он казался ей недосягаемо выше ее. Она считала его лучшим человеком на свете, и все его поступки – лучшими человеческими поступками.
На прогулку взяли и Борю.
Четыре версты – рукой подать, а мальчик он здоровый.
После обеда, часа в три, компания наконец собралась. Отправились мимо озера по широкой и пыльной проезжей дороге.
Впереди бежали дети. За ними шла Ольга Александровна в новом сереньком ситцевом платье и с розовой ленточкой на шее.
Эта ленточка очень не нравилась Затенину. Почему-то каждый раз, как он взглядывал на нее, он вспоминал, что надо сказать Ольге Александровне и что именно сказать. Алексей Иванович был так сумрачен и непривычно невесел, что Ольга Александровна, идя с ним рядом, тоже притихла и молчала.