Том 11. Монти Бодкин и другие
Шрифт:
Мистер Лльюэлин неодобрительно цокнул языком:
— И чему только их учат в нынешних школах!
Миссис Грейс Лльюэлин принадлежала к тем счастливым людям, которые засыпают, стоит им закрыть глаза. Но кое-какие вещи могли спугнуть и ее сон, в частности — внезапный визит дочери, которая, как и предсказывал Лльюэлин, пришла поговорить о грабителях.
Верная себе, Мэвис не постучалась в дверь, а хлопнула ею так, что Грейс спросонья подумалось, что это просто взрыв. Мгновение-другое сильные
— Это ты, дорогая? Как поздно!
— Машина сломалась. Я думала, так и не доберусь.
— Ты надолго?
— Нет, завтра утром уезжаю. К этим, в Шропшир. Заехала за вещами. А тебе оставлю вот это — и Мэвис достала кольт тридцать восьмого калибра, который произвел такое впечатление на Монти. — Возьми, хорошая штука.
Грейс с отвращением на него посмотрела. Роковые женщины в трудную минуту полагаются не на оружие, а на свои чары, и то, что Мэвис назвала «штукой» (положив при этом на кровать), ее нервировало. Она недолюбливала револьверы с тех пор, как первый муж, показывая свои трюки в будущем вестерне, прострелил себе ногу. Косметическая маска задрожала на ее лице, когда она крикнула:
— Убери! Он мне не нужен!
— Ну-ну, — спокойно сказала Мэвис— Это ты так думаешь. Револьвер должен быть в каждом доме, особенно — в таком, на отшибе. Я предупреждала тебя, что скоро явятся грабители. Что ж, они явились.
— Как?!
— Нашла одного в холле.
— Ой, Господи!
— Все в порядке. Я заперла его в чулане.
— Он задохнется!
— Очень может быть. Так ему и надо! Подозрительный тип с похоронным выражением лица и соломенными волосами.
— Соломенными?
— По крайней мере, мне так показалось. Они торчали дыбом во все стороны, когда я ткнула кольтом ему в живот.
— Он что-нибудь сказал? Объяснил?
— Нет. Такой, знаешь, неразговорчивый. И в каком смысле, объяснил?
— В смысле, что он — Бодкин. Да, конечно. У Бодкина волосы соломенные.
— Какой еще Бодкин?
— Новый секретарь твоего отчима. Я же тебе говорила, что наняла человека помогать с этой историей киностудии.
— Это я помню. Что ж, будет ему урок не оставлять по ночам двери открытыми. Всякий решил бы, что он — вор. Но если ты его наняла, я думаю, он не опасен. Все-таки, оставлю-ка я револьвер. Никогда не знаешь, когда он может пригодиться. К примеру, захочешь пристрелить Джумбо.
— Ради Бога, не называй его Джумбо.
— Да его все так зовут. Как он ладит с твоим детективом?
— Кажется, неплохо.
— Ничего не подозревает?
— Нет, мистер Эдер очень хороший лакей.
— Такая у них профессия, всё должны уметь. А какой он?
— Уродливый.
— Но хоть умный?
— О, да!
— Смелый?
— Наверное. Разве бывают трусливые сыщики?
— Ну, тогда отдай револьвер ему.
— Да у него свой есть.
— Конечно,
— А может, останешься?
— Никак нельзя.
— Почему? Ты же с ними незнакома.
— Не со всеми.
При этих словах голос у Мэвис стал мягче, а глаза, которые в обычном состоянии, по словам мистера Лльюэлина, подошли бы гадюке, нежно засветились. Монти сказал бы, что это невозможно в принципе, но она чуть ли не смутилась. Мы не посмеем утверждать, что девица с ее силой характера могла хихикнуть, но какой-то звук она издала и вывела ножкой вензель на ковре.
— Я встретила Джимми Пондера. Помнишь, он был в Каннах?
— В Каннах много кто был.
— Джимми ты должна помнить
— Такой, в очках? Ел суп с присвистом?
— Ничего подобного! — отрезала Мэвис— Он похож на греческого бога и просто набит деньгами. Совладелец одной ювелирной фирмы.
— Ну как же, припоминаю. «Тиффани».
— Нет, другой. Он прислал мне письмо, что будет в Шропшире.
Когда дело касается ее ребенка, мать всегда прочтет между строк. Грейс показалось, что ей все ясно.
— Дорогая, уж не влюбилась ли ты в него?
— Еще как! Только увижу, начинаю косеть, а сердце бьется как тамтам. Но не думай, что я за него так прямо и выйду. Я должна быть уверена, что не промазала. Мои подруги выходят за греческих богов, а потом кусают локти. Мне нужно мнение со стороны. Поэтому я уговорю их пригласить тебя. Ты его освидетельствуешь, дашь зеленый свет, и тогда — к алтарю!
— Если он сделает тебе предложение.
— Ну, это я гарантирую, — заверила Мэвис.
Глава VI
А теперь заглянем домой к Гертруде Баттервик. Хороший летописец должен прежде всего знать, когда пришло время перевести дыхание. Аристотель считал, что нужно пичкать читателя без передышки страхом и жалостью; но ошибался. Нельзя все время мучить людей. Душедробительная драма, когда кто-то тычет в кого-то револьвером, должна перемежаться простыми домашними сценами, в которых отцы мирно беседуют с дочерьми, а дочери, соответственно, — с отцами. Иначе получится слишком густо. И данный летописец ощущает, что он — на верном пути, переходя от бурного Меллингема к дому 11 по Крокстед Роуд в Западном Далидже, где мистер Баттервик («Баттервик, Прайс и Мандельбаум») беседует со своей дочерью, Гертрудой.
То, с чего мы начнем, поистине — в духе Чехова, покажет нам Гертруду, которая прощается со страстным молодым человеком в сиреневато-сером костюме. Человек этот немного мрачен; по-видимому, его не радуют фотографии школьной хоккейной команды, развешанные по стенам.
— Значит, так… — сказал он.
— Боюсь, что так, Уилфред.
— Ясно, — мрачно откликнулся молодой человек. Не успел он уйти, как появился мистер Баттервик.
— Добрый вечер, душенька.
— Привет, пап. Ты сегодня рано.