Том 11. Пьесы 1878-1888
Шрифт:
После премьеры спектакля в театре Корша Чехов задумал выпустить пьесу отдельным литографированным изданием и сдать ее в театральную библиотеку для рассылки по провинции. Чтобы получить право на публикацию, необходимо было снова представить пьесу в цензуру — уже не драматическую, а общую. С этой целью к 24 ноября им был подготовлен новый текст ранней редакции — исправленный и доработанный (Ценз. 87-2).
В текст пьесы были введены дополнительно (видимо, частично с учетом сценической интерпретации пьесы) авторские ремарки: Плачет,
Рукой Чехова в экземпляре Ценз 87– 2 вычеркнуты слова Саши, характеризовавшие Иванова: «Честен, великодушен, доверчив, мягок, как воск» (д. II, явл. 3). В речи персонажей опущен ряд просторечных и обиходно-фамильярных оборотов, например: «в графини лезет… Ах, волк те заешь…» (в речи Дудкина — д. IV, к. 1, явл. 2), «помер» заменено на «умер» (в речи Бабакиной), «нетусь» на «нет» (в речи лакея) и т. п.
В исправленном тексте простые предложения трансформировались в сложные, точки заменялись многоточиями или восклицательными знаками (подобные разночтения в вариантах не отражены), например: Ах, да — чуть было не забыл. /Ах, да! Чуть было не забыл…; Дядя, закрой окно./ Дядя, закрой окно!.. и т. п.
Отредактированный экземпляр пьесы Чехов послал 24 ноября в редакцию «Нового времени». До представления пьесы в цензуру с ней познакомились А. С. Суворин, В. П. Буренин, А. Н. Маслов (Бежецкий) и другие лица. Прибыв вскоре и сам в Петербург, Чехов писал оттуда, что «самое живое, нервное участие» в пьесе принял Суворин: он был сильно возбужден ею, держал у себя Чехова по целым часам и «трактовал» о ней (Давыдову, 1 декабря).
Передавая мнение своих литературных «судей» в Петербурге, Чехов сообщал, что пьеса произвела на них «очень недурное впечатление», что, по их мнению, «характеры достаточно рельефны, люди живые, а изображаемая в пьесе жизнь не сочинена», «язык безукоризнен». Особое одобрение вызвала сцена IV акта, «где Иванов прибегает перед венцом к Саше. Суворин в восторге от этого места» (там же).
Однако драматургическое построение пьесы вызвало у петербургских ее ценителей серьезные претензии. Отступления от привычных канонов были восприняты с явным неодобрением: «Пьеса написана небрежно. С внешней стороны она подлежит геенне огненной и синедриону». Буренин нашел, что «в первом действии нет завязки, — это не по правилам». Указывалось также, что финал пьесы составляет «сценическую ложь» и должен быть переделан. Наконец, в целях разъяснения Иванова Суворин советовал «дать ему монолог» (там же).
Мысли о переделке пьесы зародились у Чехова буквально на следующий день после того, как он увидел «Иванова» на коршевской сцене. Он с огорчением отметил тогда прямолинейно-вульгарное исполнение актерами комедийных сцен («балаган и кабак»), «длиннейший, утомительный антракт» между двумя картинами в IV акте и непонятую «охладевшей и утомленной публикой» развязку пьесы (Ал. П. Чехову, 20 ноября). В этих замечаниях Чехова содержались первоначальные наметки плана предстоящих изменений: исключение комедийных сцен с шаферами, объединение двух картин в одну и переделка финала, по поводу которого Чехов писал: «У меня есть вариант».
После премьеры Чехов как будто был преисполнен решимости произвести такую переделку немедленно: «Второй раз пьеса идет 23-го, с вариантом и с изменениями — я изгоняю шаферов» (там же). Однако это намерение вряд ли было
И все же какая- то попытка ввести в текст некоторые исправления была предпринята им сразу же после премьеры: об этом свидетельствуют карандашные пометы (вычерки в тексте и отчерки на полях), сохранившиеся на страницах только что отпечатанного тогда машинописного оттиска пьесы (Ценз. 87– 2).
Чехов наметил в оттиске вычерк (затем он был стерт) двух явлений последнего акта — как раз тех «балаганных» сцен, исполнением которых он был недоволен, исключил шуточную свадебную запевку свахи в III акте (явл. 3), вычеркнул несколько шутовских реплик Боркина и Шабельского и некоторые другие места, связанные с комедийной жанровой основой пьесы.
Намеченная в оттиске правка носила сугубо предварительный характер, она не перешла тогда в текст пьесы и не была учтена в вышедшем вскоре в свет литографированном издании — это правка «дальнего прицела», которая была связана с перспективой будущей перестройки пьесы, с еще не до конца осознанным творческим планом перестройки пьесы из «комедии» в «драму».
К осуществлению этого плана Чехов вернулся только через год, но уже и в 1887 г. о предстоящей переделке пьесы говорилось в литературных кругах как о деле вполне решенном. Например, редактор «Будильника» сообщал тогда своим читателям: «Можно быть уверенным, что „Иванов“ в новой обработке удовлетворит большинству» (<В. Д. Левинский.> Театрально-музыкальные заметки неприсяжных рецензентов. — «Будильник», 1887, № 50, 25 декабря, стр. 7. Подпись: Свой).
Премьера пьесы состоялась в Москве 19 ноября 1887 г. на сцене Русского драматического театра Корша в бенефис Н. В. Светлова. Роли исполнили: Иванова — В. Н. Давыдов, Анны Петровны — А. Я. Глама-Мещерская, графа Шабельского — И. П. Киселевский, Лебедева — Л. И. Градов-Соколов, Зинаиды Савишны — З. П. Бороздина, Саши — Н. Д. Рыбчинская, Львова — П. Ф. Солонин, Бабакиной — Б. Э. Кошева, Косых — Ф. П. Вязовский, Боркина — Н. В. Светлов, Дудкина — В. И. Валентинов, Авдотьи Назаровны — Е. Ф. Красовская. Декорации I акта были выполнены художником А. С. Яновым, товарищем Н. П. Чехова.
Постановка «Иванова» была поручена режиссеру М. В. Аграмову. Ближайшее участие в ней принял Давыдов, которому, по словам одной из участниц спектакля, «был обязан театр появлением на сцене первой серьезной чеховской пьесы» (А. Я. Глама-Мещерская. Воспоминания. М. — Л., 1937, стр. 257). А. А. Плещеев также считал Давыдова «крестным отцом „Иванова“» (Александр Плещеев. Что вспомнилось, стр. 113). Глама-Мещерская вспоминала, что «пьесу Чехова ставили с любовью, с редким вниманием, ибо уже тогда все, начиная с Корша, возлагали большие надежды на молодого автора» (указ. соч., стр. 258).