Том 12 Большой Джон
Шрифт:
— Экзаменаторы идут. И «маманя» на горизонте! — крикнула Малявка, дежурившая у входной двери в зал.
Шумным роем вспорхнули девочки и, толкая друг друга, устремились к своим местам, спешно поправляя на ходу завернувшиеся передники и сползшие набок пелеринки.
— Экзаменаторы идут!
Крылатая фраза облетела зал в одну секунду. В следующую же — экзаменующиеся уже чинно стояли у своих мест.
У крайнего стула стояла Воронская. Обычно веселая, не унывающая в самые трудные минуты жизни, девочка теперь была серьезна. Дело в том, что Лида, способная, восприимчивая к ученью, одаренная богатой памятью, была окончательно бездарна в отношении одной науки. Эта наука
"Куда ни шло… вывезет кривая…"
И до самого утра экзамена она чувствовала себя сносно.
"Бог не выдаст — свинья не съест. Вытащу из первых билетов, и дело в шляпе", — бесшабашно думала до решительного дня Лида, но теперь смутный страх заползал в душу.
"А что если вытащу билет после десятого? — сомневалась Лида. — Ведь всех билетов сорок, и весьма может статься, что мне достанется один из последующих…
"Знать только десять билетов, когда всех сорок! Только четвертую часть! Разве это не риск? — терзалась девочка, — и еще этот незнакомый экзаменатор, ассистент из-за границы, как назло, явится сюда… Будь он «душка» или «чучело» — результат один: провал на выпускном экзамене… И к чему только Аполлон тащит его сюда?… Еще ученый, говорит! Заграничный ученый! Воображаю этого душку… Нос до завтрашнего утра, тройные очки и голый, как тыква, череп…" — и, окончательно рассердившись и на математику, и на Аполлона-Зинзерина, в качестве ее представителя, и на незнакомого ученого, Лида с силой ударила по учебнику первоначальной алгебры.
— Воронская, чего ты бесишься?!.. Maman на пороге… — И Рант изо всей силы дернула Лиду за передник.
Действительно, в зал вошла начальница. За ней инспектриса, инспектор, Зинзерин, какой-то седой маленький старичок и…
— Большой Джон! — громко крикнула Лида.
— Большой Джон! — эхом откликнулись остальные девочки, и на их лицах отразилось самое красноречивое изумление.
Да, это был он, Большой Джон, широкоплечий, с коротко остриженной белокурой щетинкой, с ястребиными глазами и большим добродушным ртом. Но его глаза глядели сегодня строго.
В первую минуту его появления, столь неожиданного, девочки опешили до того, что позабыли даже поклониться вошедшим экзаменаторам и начальству.
— Рант, Рант, голубушка, ущипни меня покрепче, а то мне кажется, что я сплю и вижу Большого Джона во сне, — прошептала чуть слышно Лида.
Рант так добросовестно исполнила эту просьбу, что Воронская чуть не вскрикнула от боли на весь зал.
M-lle Эллис заметалась, как курица перед грозой, среди вверенных ее попечению девочек.
— Mais etes-nous folles, mesdames! Mais saluez done maman! (Что это вы ошалели, mesdames! Приветствуйте maman!)
Оказалось, что Большой Джон был вместе с Зинзериным на математическом факультете Оксфордского университета и приглашен в качестве ассистента на экзамен своего коллеги. "Ясно, как шоколад", — сказала бы Додошка,
— Mais saluez done maman! — выходила из себя m-lle Эллис, продолжая метаться между остолбеневшими рядами воспитанниц.
Тут только девочки пришили в себя, очнулись и, глубоко «окунаясь» перед начальницей, произнесли довольно нестройным на этот раз хором:
— Nous avons l'honneur de vous saluer! (Имеем честь вас приветствовать!)
И как бы по вдохновению, не сговариваясь, не условливаясь друг с другом, тем же хором, но уже более стройным и дружным, прибавили тут же к полному удивлению начальства:
— Здравствуйте, monsieur Большой Джон!..
Начальство заняло за зеленым столом приготовленные места. Большой Джон опустился на стул, стоявший подле Зинзерина. Он казался странно суровым и недоступным в своем, наглухо застегнутом черном сюртуке, с плотно сомкнутыми губами и строгим взглядом. Как мало походил он сегодня на того милого, веселого насмешника, Большого Джона, который проповедовал смирение и кротость сорока большим девочкам в этой самой зале в один из «приемных» четвергов!
"Большой Джон играет роль строгого экзаменатора, и это очень забавно", — мысленно говорила себе Лида, хотя ничего забавного не ощущала в эти минуты взволнованная девочка.
"Если вытащу какой-нибудь билет после десятого, осрамлюсь на веки веков".
Как сквозь сон слышала она вызовы инспектора, вопросы экзаменаторов, знакомый и в то же время странно чужой, официальный голос молодого экзаменатора, Большого Джона, а мысли с поразительною быстротою перескакивали с предмета на предмет.
Смутно припомнились девочке рассказы Большого Джона о его пребывании в Англии, рассказы, слышанные еще в детстве, о его особенной склонности к математическим наукам и о том, как писал он диссертацию на первую степень ученого математика, чуть ли не в 22 года.
— Счастливец! Счастливец! — шептала сероглазая девочка. — Счастливец Большой Джон! Он математик… А я… я… Что я буду делать, если вытащу незнакомый билет?… Что он подумает о своей сестренке, о своей маленькой русалочке?
Как бы в ответ на мучительный вопрос, Лида услышала голос инспектора, произнесший два слова, погребальным звоном отозвавшиеся в ее душе:
— Госпожа Воронская…
Госпожа Воронская! Одно только маленькое коротенькое обращение, а между тем какая драма скрывается в нем!
Девочка вышла на середину залы и, забыв «окунуться» по традиционному институтскому этикету, беспомощно обратила на лицо Джона свой испуганный взор.
"Вы видите, — казалось, говорил этот взор, — вы видите, я в отчаянии… Ободрите же меня, Большой Джон… Ободрите"…
"Какое мне дело до вашего отчаяния! Надо было хорошо готовиться, хорошо учиться", — отвечал «ястребиный» взор, исполненный холода и бесстрастия, и обычно добродушное, снисходительное лицо Большого Джона стало деревянным и чужим, каким еще никогда не видела его Лида.
"Господи, рублевую свечу Владычице и по сорока поклонов каждый вечер!", — мысленно произнесла девочка и порывисто взяла верхний билетик.
Голова закружилась, красные круги заходили перед глазами. Ничего не видя, она перевернула лицевой стороной роковую бумажку и едва удержалась от торжествующего крика, готового вырваться из груди.