Том 12. Письма 1842-1845
Шрифт:
<Франкфурт. 13 июля 1844 г. н. ст.>
Я узнал о случившемся с тобою несчастии*. Бог да сохранит тебя, и да обратит всё, что ни случилось с тобою, тебе же во благо. Для христианина нет несчастия и всё, что ни сбывается с ним, имеет для него глубокий смысл. Напиши мне два слова о твоем состоянии или попроси Елисавету Васильевну* уведомить, как тебе и как себя чувствуешь. Адресуй во Франкфурт на Майне, я хотя и еду на морское купанье в Остенде по причине плохого здоровья, но чрез месяц с небольшим надеюсь назад. Да споспешествует тебе бог в скорейшем выздоровлении!
Весь твой
Гоголь. На обороте: Moscou. Russie. Профессору имп. Московского университета Михайлу Петровичу Погодину. В Москве, в Университете.
Языкову Н. М., 14 июля н. ст. 1844 *
Франкф<урт>. 14 июля <н. ст. 1844>.
Письмо твое получил со вложением Тригорского, за которое очень благодарю. Но только какой ты недогадливый! Сам уведомляешь меня, что написал несколько посланий в Москве, и хотя бы одно приложил на показ, зная, что это для меня во-первых мед, а во-вторых и просто нужно. Книг я до сих пор от тебя ни одной не получил, а между тем сгорал жаждой чтения. Писать не мог по причине совершенного запрещения по поводу приливов крови к голове, а читать и прочитать мог бы много в это время нужного и полезного. И как нарочно, к вящей досаде моей, беспрестанно приезжают из Москвы и прямо во Франкфурт. Приехал Новосильцев * , московский вице-губернатор, знакомый всем нашим литераторам, и хотя бы один из них что-нибудь мне догадался прислать с ним. Приехали знакомые Авдотьи Петровны * , Галаховы * ,
742
спрашиваешь что
743
зависят
744
непохожим занятиям
Твой Гоголь. На обороте: Moscou. Russie. Николаю Михайловичу Языкову. В Москве. В приходе Иоанна Предтечи, в доме кн. Гагариной, что в Власьевском переулке.
Соллогуб С. М., 24 июля 1844 н. ст.*
Франкфурт, 24 июля 1844 <н. ст.>.
Письмо это к вам и к Анне Михайловне. Я хотел было вам сделать сюрприз, но вместо того болезнь мне сделала сюрприз и сюрприз до такой степени неприятный, что и рассказать не могу; такие несносные и такие тягостные припадки, каких я давно не испытывал. Больной еду я теперь по приказанию доктора поспешно в Остенде, иначе мне грозит он гораздо худшим состоянием. А между тем я уже было совершенно решился ехать с вами, и путешествие вместе меня чрезвычайно заманивало. Напишите мне несколько строк, что делаете и какие имеете известия из Петербурга. Ваше письмо меня очень обрадует в моем беспомощном положении. Его жду теперь как благотворную каплю освежающей росы. Прощайте! Будьте здоровы; более писать не в силах.
Весь ваш Гоголь.
Не медлите также отъездом, время настало прекрасное. Если опоздаете, можете пропустить выгодный месяц, каков август.
Адрес мой — в Остенде. Poste restante.
Жуковскому В. А., 30 июля н. ст. 1844*
Остенде. 30 июля <н. ст. 1844>.
Пишу к вам, покаместь, только два слова. До Остенде я добрался, слава богу, благополучно. На другой день после дороги почувствовал себя даже хорошо, потом опять похуже. Сегодня однако ж взял первую баню. Как пойдет дело, бог весть, покаместь трудность страшная бороться с холодом воды, больше одной минуты я не мог высидеть, и ноги сделались холодны на весь день, так что с трудом мог их согреть, хотя ходил много. В Остенде никого; и покаместь довольно скучно. Обнимаю вас крепко, крепко и посылаю душевный поклон всем вашим.
Весь ваш Гоголь.
Если набралось сколько-нибудь писем, то пришлите, адресуя покаместь в Poste restante. На обороте: `a Son Excellence Monsieur de Joukoffsky. Francfort s/M. Salzwedelsgarten vor dem Schaumeinthor.
Жуковскому В. А., 6 августа н. ст. 1844*
Остенде. 6 августа <н. ст. 1844>.
Я получил ваше милое письмо, которое мне было однако ж грустно. Вот уже несколько месяцев и весь почти последний год всё до самых мелочей совершается мне напротив и в поперек. Я утешал себя мыслию, например, такою, что в Остенде по крайней мере мне будет предстоять прожитие с близкими моей душе людьми. Но это теперь не состоялось. Из письма вашего я вижу, что графиня Вьельгорская переменяет намерение и едет в Дувр. Об этом мне и помыслить теперь невозможно. Я уже начал купанье и понемногу как будто бы стал поправляться. Бросить я не могу уже по весьма непреодолимой для меня причине. Уже несколько лет, как дал обещанье не ехать морем, это для меня и в здоровом состоянии было невыносимо, не только теперь. Я страдал ужасно даже и во время небольшого волненья, а здесь самый бешеный переезд, какой только где есть на море. Притом зачем я поеду? В Дувре даже и купанья нет, оттуда приезжают англичане сюда купаться. Сноснее Дувра Брейтон, куда вероятно отправятся Вьельгорские, когда увидят и попробуют на деле. При том издержки во всех этих местах в Англии вдвое дороже здешних. Это говорят те, которые купались и здесь и там, и которые кроме того купанье здешнее далеко предпочитают. Мне же во всяком случае нельзя теперь [745] тратить денег, которых слишком в обрез. [746] Итак, об этом деле мне и думать теперь не следует. Их просьбы теперь меня только смутят и вновь взволнуют, и вновь произведут во мне нерешимость, которая мне теперь страшнее всего. Лучше, если бы они напротив того [747] убеждали остаться здесь. Потом из вашего письма я узнал другую для меня неприятность и поперечность. Я всё льстил себя надеждою, что графиня хотя привезет мне книги и оставит их мне здесь в утешение. Мне единственное [748] и осталось развлеченье в книгах. Никогда так не возрастала во мне охота к чтенью, и особенно русских книг, по причинам, которые все заключались в душе моей и которые вряд ли кто поймет. [749] И как на беду, как нарочно, ни одна из книг мне высланных не пришла в мои руки! Я думал, что по крайней мере наверно от графини получу. И как нарочно она везла их три четверти дороги и по странному какому-то случаю оставила их во Франкфурте, когда всего два дни только оставалось, чтобы довезти их ко мне. Мне бы они теперь на безлюдьи были точно благодать с неба. Как теперь их посылать сюда по почте? Во-первых дорого и тяжело, а во-вторых весьма могут легко пропасть, потому что здесь перегрузка пароходов и железных дорог, и притом это переходит через границу и в другое государство. Нет, пусть лучше остаются они у вас. Но как жаль, [750] что вы не догадались упросить графиню Вьельгорскую довезти их! Вы знали, что мне в Остенде скучно и что я перед выездом просил у вас хотя каких-нибудь русских книг, даже скучных, лишь бы нечитанных. Но как видно так уж определено, чтобы было всё мне напротив. Благодарю бога, верно, это нужно, и я решился твердо и покорно покориться всей нынешней тоске и вынести ее как можно тверже, [751] сколько достанет сил. Обнимаю вас крепко и сильно. Не забывайте меня и напишите иногда хотя несколько слов. Простите, что так дурно пишу. Если письмо мое так несвязно, то причиною не торопливость, а это скверное волнение, которое ко мне вздумало возвратиться только сегодня, вчера и третьего и четвертого дни его уже не было. Но даст бог всё пройдет, я вас вновь обниму в надлежащем здоровье. Может быть, мне это слишком нужно, чтобы я был на время оставлен именно в то время, когда не хотелось бы, и лишен всех [752] ресурсов. Уж верно нужно, когда так сделалось. Передайте мой душевный поклон всему вашему дому и поцелуйте за меня вашу малютку.
745
теперь сделать
746
Далее начато: меня смущает
747
скор<ее>
748
единственное оно
749
Далее начато: В моем теперешнем состоянии
750
отчег<о>
751
великод<ушнее>
752
всех совершенно
Ваш Гоголь.
Данилевскому А. С., 15 августа н. ст. 1844 *
Остенде. Августа 15 <н. ст. 1844>.
Письмо твое, хотя оно было и коротенькое, принесло мне большое удовольствие. Удовольствие
753
больше всего должно
О себе скажу покаместь то, что я на морском купанье в Остенде, куда меня послали доктора по поводу сильных нервических припадков, которые сделались невыносимыми, изволновали и измучили меня всего. После нескольких взятых ванн еще не могу сказать ничего положительного, кажется как будто несколько лучше. Успех обыкновенно чувствуется только по окончании.
На вопрос твой, когда именно в Россию, ничего не могу сказать утвердительного. Это знает один только бог. Если будет ему угодно дать мне здоровье и силы для того, чтобы совершить и кончить труд мой, я приеду скоро как возможно, потому что мне Россия и все русское стало милей, чем когда-либо прежде, но с пустыми руками я не могу ехать: мне [754] будет и родина не в родину, и радостное свиданье со всеми близкими не в свиданье радостное, а пока пиши ко мне почаще и не забывай меня. Адресуй попрежнему в Франкфурт на Майне, но для скорейшей доставки в мои собственные руки прибавляй следующее: Salzwedelsgarten vor dem Schaumeinthor. Я позабыл в твоем адресе нумерацию, то есть которой именно гимназии и которого пансиона. Означь то и другое в следующем письме.
754
мне тогда
Затем весь твой
Гоголь. На обороте: Kiew. Russie. Инспектору благородного пансиона при Киевской гимназии Александру Семеновичу Данилевскому. В Киеве.
Смирновой А. О., 26 августа н. ст. 1844 *
Остенде. 26 августа <н. ст. 1844>.
Благодарю вас за письмецо из Берлина. Покуда вот вам два-три слова: вы уже в Петербурге. Помните, [755] что вы приехали на новую жизнь и что в душе вашей отныне да воссияет совершенное возрождение. Прежде всего встретят вас всякие слухи о вас самих. Слухи эти изрядно черны и, может быть, даже гораздо хуже тех, которые бы вы могли себе вообразить и представить; но тем не менее, как бы они несправедливы и бесстыдны ни были, примите их, как должное. [756] Они, точно, должное, потому что за всякий проступок следует понести наказание. А наказанья еще нет в том, если другие узнают проступок наш в таком виде, как он есть. Они могут тогда почувствовать к нам даже участие и вместо того, чтобы упрекнуть нас, упрекнут, может быть, себя за свою жестокость. Где же тут наказание? В том-то и есть наше наказание, когда наш проступок перековеркают, преувеличат, истолкуют в несколько раз хуже, чем он есть, сделают его притчею и посмешищем тех именно людей, которые сами производят [757] в несколько раз хуже дела и дадут право на презрительность в обращении с нами тех людей, которых мы сами презирали. В этом-то и состоит наше наказание. И глубоко милостив к нам бог, когда посылает нам такие наказанья и попускает составляться о нас всяким слухам и сплетням. Примите их твердо и не смутитесь ничем, будьте светлы и тихи, как голубка. Обойдитесь лучше всего с теми, которые распустили о вас злейшие слухи. Какое бы вы ни встретили выраженье на чьем бы ни было лице при встрече с вами, обойдитесь равно добродушно со всяким, точно как будто бы вы и не заметили этого выражения. Ваша собственная душа найдет тут самый верный такт, как быть вам, если только вы решитесь на самом деле приобретать истинную христианскую любовь. Мне в вас не нравилось не то, что не нравилось многим даже вас любящим, то есть, что вы слишком строго судили других и притом с такими выраженьями, как может говорить только святая, не сделавшая сама ничего подобного. Не это мне в вас не нравилось, но не нравилось то, что всегда почти выходило, что тот человек, о котором вы говорили дурно, или лично чем-нибудь оскорбил вас самих, или оказал вам какое-нибудь пренебрежение, неуважение, словом что-нибудь приметалось, лично до вас относящееся. Это как-то невеликодушно. Лучше бранить человека за его дурные поступки с другими; но как только с этим вместе примешалось наше собственное против него неудовольствие, то мы должны в ту же минуту вспомнить, что чрез это самое уже лишаемся всякого права произнести суд о нем. Наблюдайте за собою пристально! Я потому вам об этом напоминаю, чтобы с тем вместе вам напомнить, что сердце ваше еще очень чувствительно к оскорблениям и что не преодолевая этих оскорблений, вы будете далеки от любви. Она загорается тогда только, когда дружишься с оскорбления<ми>, то есть не только умеешь переносить их, но даже ищешь их. Что же касается до вашего страстного гнева, то оставьте о нем всякое попечение, старайтесь избегать даже случаев иметь какое бы то ни было объяснение, занимайтесь такими делами, которые бы изгнали и самую мысль об этом, избегайте на долгое время всякой встречи, хотя бы даже показалось вам, что вы нужны и можете иметь благодетельное влияние: вы можете невинным образом наделать много того, что будет походить отчасти на рыцарство и на какое-то немецкое великодушие. Просто избегайте, это лучше всего, потому что раны иногда существуют еще, хотя нам кажется, что они давно зажили. Помните то, что у вас теперь новая жизнь и что вы к другим предметам должны обратиться. Прежде всего вас должно теперь привлечь семейство, погруженное в траур: там слишком нужны ваши утешения. Не думайте о том, чтобы помощь ваша была бессильна и что голос ваш не найдет доступа к самому сердцу. Хотящему и просящему ничего не откажется. «Сила моя в немощи совершается», сказал бог апостолу Павлу. Еще скажу вам вообще, относительно всякой услуги и помощи, оказываемой ближнему. Если вам случится в жизни на кого-либо сильно подействовать, иметь какое-либо влияние, укрепить, воздвигнуть дух человека, старайтесь не о том, чтобы сделаться ему нужной и необходимой, но о том, чтобы довести его до такого состояния, чтобы он не имел в вас нужды, старайтесь возвести его к нему самому, к его собственной самостоятельности, чтобы он не на вас опирался, а на что-то крепчайшее. Одним словом, не так следует поступать, как католические попы, которые доводят человека до нерешительности и бессилия ребенка и стараются только о том, чтобы показать, что они нужны, а не о том, чтобы показать истинную необходимость религии. [758]
755
Помните же
756
Далее было: и помните
757
которых мы сами презирали
758
самой религии
Я поступаю теперь вот как, если только замечаю, что начинаю иметь на кого-нибудь влияние и становлюсь ему чем-то необходимым, я спешу с ним тот же час расстаться, хотя бы это было и тяжело. Мое дело упрекнуть, или ободрить, или в нескольких словах указать ему его же данные и заключенные в нем самом матерьялы, а там — иди себе своей дорогой: бог вразумит и поможет. Разве вновь какой-нибудь такой случай, когда человеку трудно без братской помощи управляться самому. Оттого-то я очень люблю снаряжать в дорогу и расставаться с близкими душе моей людьми в твердой уверенности, что бог им без меня еще лучше поможет управиться, чем со мною. Но довольно. Душа ваша сама найдет законы и определит всему надлежащую меру. А до того будьте светлы духом и не смущайтесь ничем. Если вам случатся какие-нибудь соблазнительные разговоры, не вооружайтесь против них суровостью и строгостью правил, а старайтесь лучше с детским смехом обратить разговор на что-нибудь другое, тоже пустое и светское, чтобы все видели, что вы не потому оставили этот разговор, что он оскорбил строгость ваших правил, а потому, что вы просто потеряли вкус к таким вещам. Тогда будут и волки [759] и овцы сыты и целы. Старайтесь, чтобы во всяком случае ваш разговор походил на тот ваш разговор, который вы ведете тогда, [760] когда бываете окружены одними добрыми душами. Вы обыкновенно делаетесь тогда совершенно другой, какой-то веселой и умной резвушкой, говорливы неистощимо и всем совершенно приятно вас слушать, хотя бы речь шла о совершенных пустяках. Этот разговор ваш ничуть не похож на то приторное любезничанье, которое иногда у вас является тогда, когда вы беседуете с каким-нибудь истаскавшимся селадоном, рассказывающим вам свои конфиденции, куда он посадил весь ум свой. Словом, случится ли вам [761] вести разговор с молодым ветрогоном или изношенным старичишкой, воображайте всякий раз, что с вами тут же сидит Софья Михайловна, и всё будет хорошо. Они же, кстати, вам теперь кланяются все * , и все благодарят вас. Поблагодарите и вы меня также за все эти упреки, а если вам за что-нибудь из сказанного здесь захочется на меня посердиться или сказать, что всё это весьма детски и вам известно, то вы меня выбраните; а письмо положите себе прочитать в другую минуту и особенно недовольную, если же и тогда что покажется не так, вы опять выбраните меня, а письмо отложите на третью минуту. И так поступайте со всеми теми письмами, где есть какие-нибудь упреки. Затем бог вас да хранит! Будьте здоровы и не позабудьте описать подробно ваш приезд и ваше нынешнее житье-бытье. Отправьте это письмо Перовскому * . Я не знаю, где он теперь живет, а потому и не выставил адреса. Здесь больше ничего, кроме три строки в ответ на его очень милое письмо. Я написал их единственно для успокоения его совести, которая упрекает его в том, что долго мне не отвечал.
759
и волки сыты
760
всегда
761
если вам с кем ни слу<чится>