Том 13. Салли и другие
Шрифт:
— Шикарная книга, — заспорил я. — Там одного баронета, сэра Юстаса Уиллоуби, нашли в библиотеке на полу с проломленным черепом, и…
Лицо Флоренс исказила гримаса боли.
— Бога ради! — вздохнула она. — Кажется, помочь выявлению скрытых талантов, таящихся в глубинах вашего пробуждающегося сознания, будет ох как непросто.
— Я бы на вашем месте и не пытался, — сказал я. — Не беритесь, вот вам мой совет.
— Но как же я оставлю вас прозябать во тьме, чтобы вы продолжали жить в праздности, только курили бы и пили в клубе «Трутни»?
Тут она ошибалась. И я ее поправил:
— Я еще играю в «летучие дротики».
— Ах, эти «дротики!»
— Если
— Как вы можете растрачивать себя впустую на такие пустяки, когда могли бы читать Т.С. Элиота! Я бы хотела видеть вас за…
За каким занятием Флоренс хотела бы меня видеть, я так и не услышал, хотя не сомневаюсь, что она имела в виду что-то ученое и отвратительное. Однако в это мгновение раздался стук в дверь.
Такого развития событий я уж никак не ожидал. Сердце у меня в груди подскочило, как лосось в сезон нереста, и забилось где-то у верхних резцов. Я покосился на дверь с безумной догадкой во взоре, [38] как выражается Дживс. На лбу у меня выступили капли пота.
Флоренс, я заметил, тоже немного испугалась. Навряд ли, отправляясь гостить в Бринкли-Корт, она ожидала, что ее спальня станет сборным пунктом для общественности. Когда-то я любил распевать одну песенку, где был такой припев: «Пойдем, пойдем все вместе к Мод». Похоже было, что сейчас сходное намерение обуревало гостей в доме тети Далии, и бедной барышне это не могло нравиться. Они вообще любят, чтобы в час пополуночи никто не нарушал их одиночества, а тут у нее одиночества — как у киоскерши на ипподроме.
38
…с безумной догадкой во взоре. — Фраза из стихотворения Дж. Китса «Сонет на первое знакомство с Гомером в переводе Чапмена» (1816).
— Кто там? — спросила Флоренс.
— Я, — ответил зычный низкий голос, и она прижала ладонь к горлу. Я думал, что такой жест можно наблюдать только на сцене.
Дело в том, что зычный низкий голос, вне всякого сомнения, принадлежал д'Арси Чеддеру. Короче говоря, Сыр снова вышел на сцену.
Флоренс заметно дрожащей рукой потянулась за халатом и спрыгнула с кровати, совершенно как горошина с раскаленной лопаты. Казалось бы, современная, выдержанная девица, всегда такая самоуверенная и спокойная, не выказывающая никаких эмоций, разве что вздернет бровь в самом крайнем случае, но тут, похоже, дружественный визит Сыра в тот момент, когда в ее комнате полным-полно Бустеров, привел ее в смятение.
— Что вам надо?
— Я привез ваши письма.
— Оставьте их на коврике за дверью.
— Я не оставлю их за дверью. Я хочу встретиться с вами лицом к лицу.
— Среди ночи? Вы сюда не войдете!
— А вот тут вы заблуждаетесь, — твердо возразил Сыр. — Именно что войду.
Помню, Дживс как-то упоминал, что «поэта взор в возвышенном безумстве блуждает между небом и землей». [39] Вот и взор Флоренс тоже стал блуждать. Я, конечно, сразу понял, что ее так взволновало. Перед ней встала та же проблема, что нередко встает перед действующими лицами детективных романов, а именно: как избавиться от тела, в данном случае — от тела Бертрама Вустера. Если Сыр сюда проникнет, значит, надо на время куда-то, упрятать Бертрама,
39
…блуждает между небом и землей. — Цитата из шекспировского «Сна в летнюю ночь», акт 5, сц. 2 (перев. Т.Л. Щепкиной-Куперник).
В спальне у дальней стены стоял гардероб. Флоренс подскочила к нему, распахнула дверцу.
— Туда! — прошипела она, и не правы те, кто утверждает, будто невозможно прошипеть слово, в котором нет шипящих. Флоренс прошипела без труда.
— Полезайте!
Я нашел, что идея недурна. Нырнул в гардероб, и Флоренс закрыла дверцы.
Правда, вероятно, от волнения, закрыла не плотно, а лишь прикрыла отчасти, и мне был слышен весь их последовавший разговор, словно его транслировали по радио.
Начал Сыр.
— Вот ваши письма, — чопорно произнес он.
— Благодарю, — чопорно же ответила Флоренс.
— Не стоит благодарности, — не менее чопорно отозвался он.
— Положите на туалетный стол, — по-прежнему чопорно распорядилась она.
— Извольте! — чопорно согласился он.
В жизни не слышал такого чопорного обмена репликами.
После недолгой паузы, во время которой Сыр, надо полагать, вываливал корреспонденцию в указанное место, он возобновил разговор:
— Вы получили мою телеграмму?
— Разумеется, получила.
— Обратите внимание, я сбрил усы.
— Я обратила.
— Это — первое, что я сделал, узнав о ваших секретных махинациях.
— Каких таких секретных махинациях?
— Если, по-вашему, это не секретные махинации — тайно отправиться по ночным клубам в обществе этой мокрицы Вустера, то крайне интересно было бы узнать, что это, на ваш взгляд, такое?
— Вам отлично известно, что мне для моей книги нужна была атмосфера.
— Хо!
— И не говорите «Хо!»
— Буду говорить «Хо!» — с сердцем сказал Сыр. — Для вашей книги, вы сказали? А по-моему, нет у вас никакой книги. Нет и не было.
— Ах, вот что? А как же «Спинола», которая вышла уже пятым изданием и переводится на скандинавский?
— Должно быть, работа мокрицы Горринджа. Представляю себе, как от такого оскорбления полыхнули огнем глаза Флоренс. По крайней мере, можно было так понять по тону, которым она проговорила:
— Мистер Чеддер, вы пьяны.
— Ничего подобного.
— Тогда, значит, вы сумасшедший. И будьте любезны, уберите с моих глаз вашу тыквообразную голову!
Мне кажется, хотя утверждать не берусь, что при этих ее словах Сыр заскрежетал зубами. Во всяком случае, раздался какой-то странный звук, словно заработала кофейная мельница. И голос, донесшийся до меня в моем укрытии, был хриплым и дрожащим:
— Моя голова не тыквообразная!
— Полное подобие тыквы!
— Никакого подобия. Могу сослаться на авторитет Берти Вустера, он утверждает, что она, скорее, напоминает купол собора Святого Павла. — Тут он вдруг смолк, и раздался шлепок. По-видимому, Сыр хлопнул себя по лбу. — Вустер! — рявкнул он, как дикий зверь. — Я пришел сюда говорить не о моей голове, а о Вустере, склизком черве, который пробирается у человека за спиной и крадет невест. Вустер, разоритель домашних очагов! Вустер, змей подколодный, погибель всех женщин! Вустер, современный Дон-Как-там-его! Вы все это время исподтишка крутили с ним роман. Думали, я не вижу, да? А я вижу насквозь ваши жалкие… жалкие… черт, забыл слово. Вертелось на языке, и — нету.