Том 14. Письма 1848-1852

Гоголь Николай Васильевич

Друг, сообразил ли ты, чего просишь, прося от меня картин и впечатлений для той повести, которая должна быть вместе [369] и внутренней [370] историей твоей собственной души? Нет, все эти святые места уже должны быть в твоей душе. Соверши же, помолясь жаркой молитвой, это внутреннее путешествие — и все святые окрестности восстанут пред тобою в том свете и колорите, в каком они должны восстать. Какую великолепную окрестность поднимает вокруг себя всякое слово в евангелии! Как беден перед этим неизмеримым кругозором, [371] открывающимся живой душе, тот узкий кругозор, который озирается [372] мертвыми очами ученого исследователя! Не вознегодуй же на меня, если ничего больше не сумел тебе сказать, кроме этой малой толики. [373] Мне кажется, если бы ты сделал то же с библией, что с евангелием, то есть всякий день переводил бы из нее по главе, то святая земля неминуемо бы предстала бы тебе благословенной богом и украшенной именно так, как была древле.

369

В

черновой редакции: в это время

370

В черновой редакции: истинной

371

В черновой редакции: горизонтом

372

В черновой редакции: види<тся>

373

В черновой редакции далее начато: точно как с умыслом рука божья обр<екла> [пустын<ю>] запустенью все эти места, чтобы <1 нрзб.> искать в сердце своем не земного, а небесного. Дальше текст черновой редакции значительно расходится с окончательным и потому дается отдельно, после основного текста.

Шевыреву я передал и твой поклон и твою просьбу. Теперь он загроможден делами по университету, которых навалили на него кучу. Но «Одиссеей» он займется непременно, как только сколько-нибудь удосужится. Тем более, что это занятье его много занимает. Что же мне написать тебе об «Одиссее»? Сказавши в первом письме, что много есть в России людей, тебе особенно за нее благодарных, и что она совершенство, я сказал всё. Да и что сказать о труде, в котором все части приведены в такую стройность и согласие? Если бы что-нибудь выступало сильней другого или было обработано лучше или же отстало, тогда бы нашлись речи. А теперь вся оценка [374] сливается в одно слово: прекрасно! Притом, если даже и хвалить [375] картины, то похвалы все достанутся Гомеру, а не тебе. Переводчик поступил так, что его не видишь: он превратился в такое прозрачное стекло, что кажется, как бы нет стекла. Во II томе [376] «Одиссеи» это еще более поразительно, чем в первом. Но прощай. Да поможет тебе тот, кто один только может быть вдохновителем в труде твоем! Обнимаю тебя всею мыслью, крепко. Бог в помощь!

374

вся оценка и всё

375

Далее начато: по

376

Далее начато: еще

Твой весь Н. Гоголь.

Обними за меня всё близкое твоему сердцу. Мой адрес: на Никитском бульваре в доме Талызина.

Максимович просит убедительно стихов для альманаха «Киевлянин»^*. Хоть двух строчек.

Черновая редакция окончания письма к Жуковскому В. А., 28 февраля 1850^*

ЧЕРНОВАЯ РЕДАКЦИЯ ОКОНЧАНИЯ ПИСЬМА № 148 К В. А. ЖУКОВСКОМУ.

Сделай с библи<ей> то же, что с евангели<ем>: всякое утро переводи по главе, и древняя Палестина, верно, предстанет тебе, как живая, еще прежде, чем доберешься до половины библии.

Друг, не гневайся, если [377] сказанного мною для тебя мало. [378] Я хотел сказать много — видит бог! Я хотел бы [379] подать тебе братски руку и быть тебе хоть на полпути вожатым. [380] Но вижу, что вожатый один и что к нему прямо нужно обратить<ся>. Он же и приведет.

377

После этого зачеркнуты начатые фразы: «не в силах тебе», «не сказал больше», «я не доставил»

378

В подлиннике: много

379

Далее начато: как неясен бессильный

380

быть твоим вожатым

Обнимаю тебя всею душою и всех милых твоему сердцу обнимаю также. Не забывай меня. И<...>

Ничего [381] о II части «Одиссеи», [382] право, не знаю, что сказать тебе, [383] сказавши в первом письме, что за нее благодарят все, у кого еще бьется эстетическое чувство. Я всё сказал [384] о труде, который есть совершенство и <в котором> всё приведено в согласие и стройность. [385] Ничего не говорят. [386] Прекрасно, да и только! Если бы одна какая-нибудь часть выступала сильнее другой и была обработана лучше, чем третья, [387] перед друг<ой>, тогда бы еще другое дело. Но когда всё обработано с равной любовью, [388] когда и то, и другое, и третье хоро<шо>, что тут говорить? [389]

Все похвалы обращаются [390] к Гомеру. Переводчик поступил так, что его не видишь. [391] Он превратился в такое прозрачное стекло, что кажется нет стекла. [392] Во II томе видно это еще ощутительнее, чем [393] в первом. Это ты знаешь и сам.

381

Ничего не скажу тебе

382

Далее начато: скажу, трудно сказать что-нибудь против того

383

что сказать тебе о том, что совершенно. Я уже всё сказал

384

сказал в нем

385

Далее начато: Ничего другого нам сказать, как только прекрас<но>, ничего, как то<лько?>

386

не говорят, кроме прекрасно. Просто одно

387

Далее начато: тогда бы на что-нибудь

388

Далее начато: что

389

Далее начато: к тому ж

390

идут

391

Переводчика не видишь как-то

392

Далее было: вот и всё. А потому и нечего говорить о переводчике. А что

393

еще более, чем

Всею душой и мыслью обнимаю тебя. Да поможет тебе творец всего прекра<сного> в душах наших!

Твой весь.

Константиновскому М. А., 28 февраля 1850^*

149. М. А. КОНСТАНТИНОВСКОМУ. 28 февраля <1850>. Москва.

Как вы доехали? Как нашли всё по приезде вашем во Ржев? О вас нет никаких известий, и граф Александр Петрович, и я, и все ваши вам близкие о вас беспокоятся. Дайте нам о себе одну только строчку. Я между тем, по желанью вашему, обратился к Шереметьевой^* с просьбою о девочке вашей. Она была так добра, что поехала тот же час хлопотать, и привезла ответ благоприятный: ее можно поместить, привезя ее в дом Шереметьева к Варваре Сергеевне Шереметьевой^*. Впрочем, вот записочка от нее самой; ее здесь же прилагаю. Уведомьте, пришлась ли по вкусу вашему сыну «Всеобщая история»^* и не нужно ли вам еще каких книг? Прощайте, добрейший, близкий сердцу моему Матвей Александрович. Не позабывайте меня грешного в молитвах ваших.

Вам весь ваш признательный

Николай Гоголь.

Соллогубу В. А., 10 февраля 1849 или 2 марта 1850 ^*

150. В. А. СОЛЛОГУБУ. <Четверг, 10 февраля 1849 или 2 марта 1850. Москва.>

Завтра, т. е. в пятницу, около 5 часов, гр<аф> Толстой ждет вас к блинам. А с ним вместе и я.

Н. Гоголь. На обороте: Его сиятельству графу В<ладимир>у Александрови<чу> <Солло>губу. [394]

394

Часть текста с адресом повреждена.

Шереметевой Н. Н., после 11 марта 1849 или 1850^*

151. Н. Н. ШЕРЕМЕТЕВОЙ. <После 11 марта 1849 или 1850. Москва.>

Поздравляю вас от всей души! Весьма рад буду видеть вас завтра, если только вам свободно. Весь ваш

Н. Г. На обороте: Надежде Николаевне Шереметьевой.

Шереметевой Н. Н., после 19 марта 1849 или 1850^*

152. Н. Н. ШЕРЕМЕТЕВОЙ. <После 19 марта 1849 или 1850. Москва.>

Благодарю вас много. Вашим советом постараюсь воспользоваться. Буду молиться, просить высокого спокойствия душевного, [395] без которого не двигнется и самая работа, а вы молитесь, чтобы я умел как следует молиться и жить. Прощайте. Христос с вами!

Искренно признательный вам

Н. Г.

Не оставляйте уведомлять о себе. На обороте: Надежде Николаевне Шереметьевой.

395

сил на работу и

Булгакову А. Я., 24 марта 1850^*

153. А. Я. БУЛГАКОВУ. Марта 24 <1850. Москва>.

Несказанно обязан за письмо Жуковского, которое при сем возвращаю с чувствительнейшею благодарностью. Что общий друг наш разгневался на немцев, в том нет ничего удивительного. Но я очень рад, что немецкие стенографические протоколы франкфуртских заседаний^* подействовали, как он выражается, благодетельно на низшие регионы его телесного состава и на п< > к< >. От этого у него голова становится обыкновенно светлей, и мы можем ожидать из нее выхода еще многого добра.