Том 14. Письма 1848-1852, Гоголь Николай Васильевич

Том 14. Письма 1848-1852

на обложку

Гоголь Николай Васильевич

Шрифт:

«Постой, Катерина! Ступай, мой ненаглядный Иван, я поцелую тебя. Нет, дитя мое, никто не тронет волоска твоего. Ты вырастешь на славу отчизны. Как вихорь будешь ты летать перед козаками, с бархатной шапочкой на голове, с острою саблею в руке. Дай, отец, руку! Забудем прошлое между нами. Что сделал неправого перед тобой — винюсь. [775] Прошу прощения! [776] Что же ты не даешь руки так, как это<?> делают козаки: они брали <1 нрзб.>, а когда мирятся — мирятся: всё пляшет на радость!» говорил он отцу, который [777] стоял на одном месте, не выражая на лице своем ни гнева, ни примиренья. «Отец!» — говорила [778] Катерина, обняв и поцеловав его: «не будь неумолим, прости Данила: он [779] не огорчит больше тебя»... «Для тебя только, моя дочь, прощаю», отвечал <он>, поцеловав ее и блеснув чудно очами. [780] Катерина вздрогнула: чуден показался ей его поцелуй и непонятный огонь [781] очей и всё. Как-то задумалась она, облокотясь на стол, на котором перевязывал свою раненую руку пан Данило, передумывая, что худо и не по-козацки сделал,

просивши прощенья, не будучи сам ни в чем виновен.

775

Далее было: Что было между нами пусть же будет

776

Далее было: а. вино<ват> б. вот погорячился

777

Далее было: сурово

778

вскричала

779

Далее было: будет всегда

780

Далее было: Затрепетала

781

Вместо «непонятный огонь»: блеск

IV.

Блеснул день, но не солнечный; небо хмурилось, тонкий дождь сеялся на луга, на леса, на широкий Днепр. Проснулась [782] пани Катерина, но нерадостна; [783] очи заплаканы и вся она смутна и неспокойна. «Муж мой милый, мой дорогой, чудный сон мне снился».

«Какой сон, моя люба [784] пани Катерина?»

«Снилось мне — чудно, право, кажется: как будто виделось наяву и еще больше, чем виделось. Снилось мне, что будто отец мой — тот самый урод, которого мы видели на свадьбе у есаула... Но прошу тебя, не верь сну! Каких глупостей не приснится человеку, [785] когда он спит. Будто я стояла перед ним, дрожала вся, боялась, [786] от каждого слова его стонали мои жилы. А если бы ты услышал, что он говорил такое... »

782

Встала

783

Далее было: и

784

дорогая

785

видится во сне

786

Далее было: и заговорил он

«Что же он говорил, моя золотая [787] Катерина?»

«Говорил: ты посмотри на меня, Катерина. Я хорош, люди напрасно говорят, что я дурен. Я буду тебе славным мужем. Посмотри, как я поглядываю очами. Тут навел он на меня огненные очи... я вскрикнула и проснулась».

«Чуден сон твой, пани Катерина, еще чуднее будет верить ему. Однако ж знаешь ли ты, что за горою не так спокойно. Чуть ли не ляхи стали выглядывать. Мне Горобец прислал сказать, чтобы я не спал. Напрасно только он заботится. Я и без него не сплю. Хлопцы мои в эту [788] [ночь посрубили] двенадцать [789] засеков. [790] Посполитство будем свистать [791] свинцовыми сливами, а шляхтич<и> потанцуют и от батог<ов>. [792]

787

дорогая

788

в одну

789

десять

790

Далее было: для

791

готов принять

792

постегаю Далее было: прогоню батогами (не зачеркнуто)

«А отец не знает об этом?»

«Сидит у меня на шее твой отец! Я до сих пор разгадать его не могу. Много верно он грехов наделал в чужой земле! Что же в самом деле за причина, что сколько [живет] уж [793] — больше месяца есть, и хоть <бы> раз разве<се>лился, как добрый козак: не захотел выпить меду... Слышишь, Катерина, не захотел меду, который <я> вытрусил у брестовских жидов. Ей, хлопец!» крикнул пан Данило, хлопнув в ладоши и свистнув молодецким посвистом: «беги, малый, в погреб, да принеси жидовского меду! Горелки даже не пьет! Экая про<па>сть! Мне кажется, пани Катерина, что он в господа Христа не верует. А, как тебе кажется?»

793

Вместо «сколько уж»: а. до сих пор живет б. до сих пор есть

«Бог знает, что ты говоришь, пан Данило!»

«Чудно, пани», продолжал пан Данило, принимая глиняную кружку от козака: «поганые католики дюже падки до водки, одни только турки не пьют. Что, Стецько, много ли хлеснул меду в подвале?»

«Нет, попробовал только, пан Данило».

«Лжешь, собачий сын. Вишь, [794] как мухи напали на усы! Я по глазам вижу, что хватил полведра. Эх, козаки! что за лихой народ! Всё готов товарищу, а хмельное свысуслит сам. [795] Я, пани Катерина, что-то давно уж был пьян, а?»

794

Далее было: на обеих

795

Далее было: А когда пани

«Вот еще это? [796] А помнишь в субботу... » [797]

«Не бойсь, [798] не бойсь, больше кружки не выпью! А вот и турецкий игумен влазит [799] в двери», — проговорил он сквозь зубы, увидя нагнувшегося,

чтобы войти в двери, [800] тестя.

«А, что ж это, моя дочь», [801] сказал отец, снимая с головы шапку и поправив пояс, на котором висела сабля с [802] чудными камен<ьями>: «солнце уже высоко, а у тебя обед не готов?»

796

Вместо «еще это»: будто давно

797

четвертого дня

798

Далее было: пани Катерина

799

тащ<ится>

800

Далее было: Катерини<на>

801

Далее было: у тебя не готов обед со

802

Далее было: такими

«Готов обед, [803] пан отец, сейчас поставим: вынимай горшок с галушками», сказала пани Катерина старой женщине, [804] вымывавшей деревянную посуду. [805]

«Или нет, постой, лучше я выну, а ты позови хлопцев».

Все сели на полу в кружок: против покута пан отец, по левую [806] руку пан Данило, по правую — пани Катерина и десять наивернейших молодцов в красных и синих жупанах.

803

Сейчас будет, вынимай

804

Далее было: а. колыхавшей люльку б. державшей на руках дитя: я подер<жу> в. мывш<ей>

805

Далее с абзаца было: Сели на полу в кружок

806

по правую

«Не люблю я этих галушек», сказал пан отец, немного поевши и положивши ложку: «никакого вкуса нет».

«Я знаю, что тебе лучше жидовская лапша», подумал про себя пан Данило. «Отчего же, тесть», продолжал он вслух: «ты говоришь, что вкусу нет в галушках: худо сделаны что ли? Моя Катерина так делает галушки, что и гетьману редко достается есть таких. А брезгать ими грешно — это христианское кушанье: все святые люди ели галушки, и сам бог наш Иисус Христос ел». [807]

807

Далее было: галушки

Ни слова отец и замолчал. Замолчал и пан Данило.

Подали жареного поросенка с капустой и сливами. «Я не люблю свинины», сказал отец Катерины, выгребая ложкою капусту.

«Для чего же не любить свинины?» сказал пан Данило. «Одни турки и жиды не едят свинины».

Замолчал [808] опять отец и кинул суровый взгляд.

Только одну лемишку [809] с молок<ом> и ел старый отец и потянул вместо водки из вытянутой из-за пазухи фляжки какую-то черную воду.

808

Далее было: отец как

809

Далее было: из

Пообедавши, [810] заснул пан Данило молодецким [811] сном и проснулся только около вечера, [812] сел за стол, стал писать листы, [813] а пани Катерина качала ногою люльку, сидя на лежанке. Сидит пан Данило, глядит левым глазом на писание, а правым в окошечко, а из окошка далече видит [814] блестят горы, вокруг гор Днепр, синеют за Днепром леса. Мелькает [815] прояснившееся ночное небо. Не далеким небом и не синим лесом любуется пан Данило, глядит на выдавшийся [816] мыс, на котором чернел старый замок. [817] Ему почудилось, будто блеснуло в замке огнем узенькое окошко. Но всё тихо. Это, верно, показалось ему. Слышно только глухо шумит внизу Днепр и с трех сторон один за другим отдаются удары мгновенно [818] пробудившихся волн. Он не бушует, как старик, ворчит и ропчет. [819] Ему всё немило, всё переме<ни>лось около него. Тихо враждует он с прибрежными горами, лесами, лугами и несет на них жалобу в Черное море. Вот по широкому Днепру зачернела лодка и в замке снова как будто блеснуло что-то. Потихоньку свистнул пан Данило; выбежал на свист верный хлопец. «Бери, мой [820] Стецько, скорее с собою острую саблю да винтовку да ступай за мною».