Том 14. Письма 1848-1852
Шрифт:
«Данило», сказала Катерина, закрыв лицо руками и рыдая: [878] «я ли виновна в чем перед тобою? [879] Я ли изменила тебе, мой любый муж? Чем же навела на себя гнев твой? Неверно я разве служила теб<е>, сказала ли тебе противное слово, когда ты ворочался с молодецкой попойки? Тебе ли не родила я чернобрового сына?..»
«Не плачь, Катерина! Я [880] тебя теперь знаю и не кину [881] ни за что. [882] Грехи все лежат на отце твоем!»
878
Далее было: Разве
879
Далее было: Разве
880
Далее было: узнал
881
Далее было: уже
882
Далее было: Ты невинна
«Нет, не называй его отцом моим. Он не отец мой, бог — свидетель. Я отрекаюсь от него, отрекаюсь от отца. Он — антихрист, богоотступник. Пропадай он, тони он, — не подам руку спасти его. [883]
В глубоком подвале у пана Данила за тремя замками сидит колдун, закованный в железные цепи, [887] а подале над Днепром горит бесовский его замок, и алые, как кровь, волны хлебещут и толпятся вокруг старинных стен. Не за колдовство, не за богопротивные дела сидит в глубоком подвале колдун: им судья — бог. Сидит он за тайное [888] предательст<во>, за [889] сговоры с врагами православной русской земли продать католикам [890] украинский народ и выжечь [891] христианские церкви. Угрюм колдун. Дума черная, как ночь, у него в голове. Всего только один день остается жить ему, и завтра пора ему прощаться с миром. Завтра ждет его казнь. Не совсем легкая казнь его ждет; [892] это еще милость, когда сварят его живого в котле или сдерут с него грешную кожу. Угрюм колдун. Поникнул головою: может быть, он уже и кается [893] перед смертным часом. Только не такие грехи его, что б бог простил их. Вверху перед ним узкое окно, [894] но не хрупкое стекло в нем, вместо его вправлен железный лист, весь исколотый [895] небольшими дырочка<ми>, как решето, и перед ним железная острая рогатка, и солнечный луч, проходя через него, пад<а>ет мелкою сеткою прямо [896] <в> лицо ему. Гремя цепями подвелся он к окну поглядеть, не пройдет ли его дочь. [897] Она кротка, непамятозлобна, [898] как голубка; не умилосердится ли она над отцом? Но никого нет, внизу бежит дорога, но по ней никто не пройдет. Пониже ее гуляет Днепр. Ему ни до кого нет дела: он бушует, и унывно слушать колоднику однозвучный шум его. Вот кто-то показался по дороге. «Это козак», тяжело вздохнул колодник. Опять всё пусто. Вот, кто<-то> вдали спускается, развевается зеленый кунтуш, горит на голове золотой кораблик. «Это она». Еще ближе приникнул он к окну: вот уже проходит близко Катерина. «Дочь, умилосердись, подай милостыню!» Она нема, она не хочет слушать, она и глаз не наведет на тюрьму [899] и уже прошла мимо, уже и скрылась. Пусто во всем мире. Унывно шумит Днепр. Грусть залегает в сердце. Но ведает ли эту грусть колдун? День клонится к вечеру, уже солнце село. Уже и нет его. Уж и вечер: свежо; где-то мычит вол, откуда-то навеваются звуки, верно, народ где-нибудь идет с работ и веселится. По Днепру мелькает лодка. Кому нужда до колодника? [900] Блеснул [901] на небе серебряный серп. Вот кто-то идет с противной стороны по дороге — трудно разглядеть в темноте. Это возвращается Катерина. «Дочь, Христа ради! и свирепые волченята не станут рвать свою мать. [902] Дочь, хоть взгляни на преступного отца своего!» Она не слушает и идет. «Дочь, ради несчастной матери!» Она остановилась. «Прииди принять последнее мое слово».
883
Далее было: Изнемогай
884
Вместо «Сохни он»: Издыхай
885
медленной
886
Далее было: руки
887
Далее было: не за богопротивное
888
Далее было: что
889
Далее было: что
890
а. разорить б. выжечь
891
разорить
892
Далее было: ему выжгут угл<ем> и чуб на голове привяжут
893
раскает<ся>
894
Далее было: а. полоса <?> (не зачеркнуто) б. не стеклянная в. но не стеклянный лист
895
Далее было: узк<ими>
896
ему
897
Далее было: не умилосердится
898
и тиха как
899
Вместо «тюрьму»: поды <?>
900
Далее было: вот кто
901
Блестит
902
любят мать свою
«Зачем ты зовешь меня, богоотступник? Не называй меня дочерью! Между нами нет никакого родства. Чего ты хочешь от меня ради несчастной матери моей?»
«Катерина, мне близок конец. Я знаю: меня твой муж хочет привязать [903] к кобыльему хвосту и пустить по полю, а, может, и еще страшнейшую выдумать казнь».
«Да разве есть на свете казнь, равная твоим грехам? Жди ее, никто не станет просить за тебя!»
«Катерина, меня не казнь страшит, но муки на том свете. Ты невинна, Катерина, душа твоя будет летать в раю около бога, а душа богоотступного отца твоего будет гореть в огне вечном, и никогда не угаснет тот огонь: всё сильнее и сильнее будет разгораться он [904] , и не похож огонь на земной [905] в сотую <1 нрзб.> Ни капли росы не падет, ни ветер не пахнет».
903
Далее в автографе: меня (не зачеркнуто)
904
Далее было: никогда дождя не попадет
905
Вместо «не похож огонь на земной»: не такой тот огонь как на земле
«Этой [906]
«Катерина, постой на одно слово. [908] Ты можешь спасти мою душу. Ты не знаешь, как бог милосерд. Слышала ли ты [909] про апостола Павла, какой был он гонитель, но после покаялся и стал святым».
«Что же я могу [910] сделать, чтобы спасти тво<ю> <душу>?», сказала Катерина: «мне ли, слабой женщине, об этом думать?»
906
От этой
907
не могу
908
Далее было: постой: бог, ты не знаешь, как милосерд
909
Далее было: по кра<йней>
910
Далее было: для тебя
«Если бы мне удалось отсюда выйти, я бы всё кинул. Покаюсь: пойду я в пещеры, надену на тело жесткую власяницу. День и ночь буду богу [молиться], не только скоромного, не возьму рыбы в рот. Не постелю одежды, когда стану спать, и всё буду молиться, всё молиться. И когда не снимет с меня милосердие божие хотя сотой доли греху, закопаюсь по шею в землю или замуруюсь в каменную стену, не возьму и пищи и умру, а всё добро свое отдам монахам, чтобы 40 дней и 40 ночей правили по мне панихиду».
Задумалась Катерина. «Хоть [911] я и отопру замки, но мне [912] не расковать твоих цепей», сказа<ла она>.
911
Если
912
мне же
«Я не боюсь цепей», говорил он: «ты думаешь, они руки и ноги мои заковали? Нет, я напустил им в глаза туман и вместо руки протянул сухое дерево. Вот я, гляди: на мне нет теперь ни одной цепи. Я бы стен этих не побоялся и прошел бы [913] сквозь них. Но муж твой не знает, какие это стены: их строил один святой схимник и никакая нечистая сила не может отсюда вывесть колодника, не отомкнув тем самым ключом, которым замыкал святой свою келью. [914] Такую самую келью вырою и я себе, неслыханный грешник, когда выйду на волю».
913
Далее было: в дырочку
914
Вместо «свою келью»: муж
«Слушай, я выпущу тебя, но если ты меня обманешь», сказала Катерина, остановившись перед дверью: «и вместо того, чтобы покаяться, станешь опять прежним <?> братом чорту?»
«Нет, Катерина, мне недолго остается жить уже. Близок и без казни конец. Неужели ты думаешь, что я предам себя на вечную муку?»
Замки загремели. «Прощай, храни тебя бог милосердный, дитя мое», сказал колдун, поцеловав ее. «Не прикасайся ко мне, неслыханный грешник, уходи скорее», говорила [915] Катерина, но его уже не было. «Я выпустила его», сказала Катерина, [916] испугавшись и дико осматривая стены. «Что я стану теперь отвечать мужу? Я теперь [917] пропала, мне и живой теперь остается зарыться в могилу», — и, зарыдав, [918] почти упала она на пень, на котором сидел колодник. «Но я спасла [919] душу», сказала она [920] тихо: [921] «я сделала богоугодное дело. Но муж мой... Я в первый раз обману его. О-о, как страшно, как трудно будет мне перед ним говорить правду. Тс... что-то шумит, что это шумит? Это Днепр разыгрался, Днепр. Как страшно тут оставаться, скорее выйти». Трепеща всем телом, встала она [922] и остановилась. «Кто-то идет!» закричала она диким голосом: «да, идет кто-то. Я слышу, вот ступает чья-то молодецкая походка. Боже святой! подходит кто-то к дверям. Скрипят двери, боже, скрипят двери», вскричала она отчаянно: «ах, это он, муж... » — и без чувств упала она на холодную землю.
915
Вписано и не зачеркнуто: сказала
916
Далее было: что я же
917
Далее было: погибла и, закрыв лицо руками
918
Далее было: как сноп свалилась на землю
919
Далее было: грешную
920
Далее было: потом
921
Далее было: бог не взыщет
922
поднялась она с места
«Это я, [923] моя родная дочка. Это я, мое серденько!» услыша<ла> Катерина, [924] очнувшись, и увидела перед собою старую прислужницу. [925] Баба, наклонившись, казалось, [926] что-то шептала и, протянув над <нею> иссохшую руку свою, черпала в лицо ей холодную воду. «Где я?» проговорила Катерина, подымая<сь> и оглядываясь: «перед мною шумит Днепр, за мною гора... [927] Куда завела меня ты, баба?» — «Я тебя не завела, а вывела. Вынесла на руках моих, дитятко, из душного подвала. Заперла ключиком, чтоб тебе не досталось чего от пана Данила». — «Где же ключ?» сказала Катерина, поглядывая на пояс свой: «я его не вижу».
923
Далее было: дочь
924
Далее было: просну<вшись>
925
Далее было: шептавшею над
926
Вместо «казалось»: над нею
927
Далее было: где я?
«Его отвязал муж твой, поглядеть на колдуна, дитя мое».
«Поглядеть?.. Баба, я пропала!» дико вскрикнула Катерина.
«Пусть бог милует нас от этого, дитя мое. Молчи только, моя паняночка, никто ничего не узнает».
«Он убежал, проклятый антихрист. [Ты] слышала, Катерина, он убежал?» сказал пан Данило, приступив к жене своей. Гневен он был. Очи метали огонь, сабля, звеня, тряслась при боку его. Помертвела жена. «Его выпустил кто-нибудь, мой любый муж», проговорила, дрожа.
«Выпустил, правда твоя, только выпустил чорт. Погляди: вместо его бревно заковано <в> железо. Сдумал же бог так, что чорт не боится козачьих лап! Если б только думу об этом держал в голове хоть один из моих козаков, <узнал><?> бы он у меня, я бы ему и казни не нашел».
«А если б я... и..?» невольно вымолвила Катерина и, испугавшись, остановилась. «[Ты?] Если б ты вздумала... Тогда б ты не жена мне была, я бы тебя зашил тогда в мешок и утопил на самой глубине».