Том 15. Книга 1. Современная идиллия
Шрифт:
— На путь благонамеренности вступили?.. ха-ха! — продолжал он, без церемоний усаживаясь в кресло.
Но я все еще вглядывался и припоминал. Положительно, что-то было!
— Что глядите — он самый и есть… ха-ха!
— Выжлятников! да ведь вы находитесь под судом! — невольно вырвалось у меня.
Я вспомнил окончательно. Действительно, передо мной находился прогоревший вивёр * , которого я когда-то знал полициймейстером в Т.
— Эк, батюшка, хватились! Я после того еще два раза под судом был. Хотите, я вам, в кратких словах, весь свой формуляр расскажу? —
Каждую фразу он подчеркивал хохотом, в котором слышался цинизм, странным образом перемешанный с добродушием.
— Я, сударь, скептик, — продолжал он, — а может быть, и киник. В суды не верю и решений их не признаю. * Кабы я верил, меня бы давно уж засудили, а я, как видите, жив. Но к делу. Так вы на путь благонамеренности вступили… ха-ха!
— Но мне кажется, что я и прежде… — оговорился я.
— И прежде, и после, и теперь… не в том дело! Я и про себя не знаю, точно ли я благонамеренный или только так… А вы вот что: не хотите ли «к нам» поступить? *
— А вы при какой крамоле состоите? при потрясательно-злонамеренной или при потрясательно-благонамеренной?
— Угадайте!
— Зачем угадывать? не имею надобности.
— Ежели я вам назову… ну, хоть «кружок любителей статистики»… ха-ха!
— Устав утвержден?
— Чудак вы!
— В таком случае, извините. Хоть я и люблю статистику, но не чувствую ни малейшей потребности прибегать к тайне, коль скоро могу явно…
— А явно — это особо! И явно, и тайно — милости просим всячески! А ну-ка, благослови господи… по рукам!
— Ей-богу, не могу.
— Да вы подумайте, что такое есть ваша жизнь? — ведь это кукуевская катастрофа — только и можно сказать про нее! Разве вы живете хоть одну минуту так, как бы вам хотелось? — никогда, ни минуты! * читать вы любите — вместо книг календарь перечитываете; общество любите — вместо людей с Кшепшицюльским компанию водите; писать любите — стараетесь не буквы, а каракули выводить! Словом сказать, постоянно по кукуевской насыпи едете. И все это только для того, чтоб в квартале об вас сказали: «Какой же это опасный человек! это самый обыкновенный шалопай!» Ну, сообразно ли это с чем-нибудь?
Разумеется, я и сам понимал, что ни с чем несообразно, но все-таки повторил: — не могу.
— На днях для этой цели вы двоеженство устроили, — продолжал он, — а в будущем, может быть, понадобится и подлог…
При этих словах у меня даже волосы на голове зашевелились.
— Да, и подлог, — повторил он, — потому что требования все повышаются и повышаются, а сообразно с этим должна повышаться и температура вашей готовности… Ну хорошо, допустим. Допустим, что вы выполнили свою программу до конца — разве это результат? Разве вам поверят? Разве не скажут: это в нем шкура заговорила, а настоящей искренности в его поступках все-таки нет.
Я продолжал упорствовать.
— Вот если бы вам поверили, что вы действительно… тово… это был бы результат! А ведь, в сущности, вы можете достигнуть этого результата, не делая никаких усилий. Ни разговоров с Кшепшицюльским от вас не потребуется, ни подлогов —
— Но этого-то именно я и не хочу… украшений этих! — возмутился я.
— То-то вот вы, либералы! И шкуру сберечь хотите, да еще претендуете, чтобы она вам даром досталась! А ведь, по-настоящему, надо ее заслужить!
— Послушайте! ведь кажется, что шкура и от природы даром полагается?
— Это смотря. Об этом еще диспут идет. Ноне так рассуждают: ты говоришь, что коль скоро ты ничего не сделал, так, стало быть, шкура — твоя? Ан это неправильно. Ничего-то не делать всякий может, а ты делать делай, да так, чтоб тебя похвалили!
— Как хотите, а это, в сущности, только кляузно, но не умно!
— И я говорю, что глупо, да ведь разве я это от себя выдумал? Мне наплевать — только и всего. Ну, да довольно об этом. Так вы об украшении шкуры не думаете? Бескорыстие, значит, в предмете имеете? Прекрасно. И бескорыстие — полезная штука. Потому что из-под бескорыстия-то, смотрите, какие иногда перспективы выскакивают!.. Так по рукам, что ли?
— Нет, нет и нет.
Тогда он стал убеждать меня вплотную. Говорил, что никакого особливого оказательства с моей стороны не потребуется, что все ограничивается одними научными наблюдениями по части основ и краеугольных камней, и только изредка проверкою паспортов… ха-ха! Что теперь время дачное, и поле для наблюдений самое удобное, потому что на дачах живут нараспашку и оставляют окна и двери балконов открытыми. Что, собственно говоря, тут нет даже подсиживания, а именно только статистика, которая, без сомнения, не останется без пользы и для будущего историка. И наконец, что мне, как исследователю признаков современности, не только полезно, но и необходимо освежить запас наблюдений новыми данными, взятыми из сфер, доселе мне недоступных.
Словом сказать, так меня заговорил, что я таки не выдержал и заинтересовался.
— Какую же вы статистику собираете? — спросил я, — через кого? как?
— Статистика наша имеет в виду приведение в ясность современное настроение умов. Кто об чем думает, кто с кем и об чем говорит, чего желает. Вот.
— Чудесно. Стало быть, у вас для статистических разведок и доверенные люди есть?
— Производство разведок поручается опытным статистикам (непременное условие, чтоб не меньше двух раз под судом был… ха-ха!), которые устраивают их, согласуясь с обстоятельствами. Например, лето нынче стоит жаркое, и, следовательно, много купальщиков. Сейчас наш статистик — бултых в воду! — и начинает нырять. *
— Ах, боже! то-то я, купаючись, всякий раз вижу, что какой-то незнакомец около меня круги делает!
— Это он самый и есть. А вот и другой пример: приспело время для фруктов — сейчас наш статистик лоток на голову, и пошел статистику собирать.
— Но послушайте! ведь этак ваши «статистики» таких чудес насоберут, что житья от них никому не будет.
— А я про что ж говорю! я про то и говорю, что никому не будет житья!
— Но ведь это… междоусобие?