Том 15. Книга 1. Современная идиллия
Шрифт:
Адвокат Шестаков. Осмелюсь доложить суду, что свидетели, по закону, допрашиваются каждый отдельно…
Иван Иваныч. А вы опять тормозить правосудие! Я — слово, а он — два! я — два, а он — десять! а-а-ах! Вот погодите! будете ужо речь говорить, и я тоже… Слова вымолвить не дам! * ( Грозит пальцем.)
Голос из публики. Ну, что уж, Иван Иваныч, не всяко лыко в строку!
Иван Иваныч. Кто там еще говорит? Кто позволяет себе? Господа судебные пристава! вы чего смотрите! ( К исправнику.)Так вы, Михал Михалыч, народ распустили… Так набаловали! так распустили… смотреть скверно! ( К головастикам.)Ну-с, господа головастики, что же вы стали! Отвечайте! ( Незаметно
Головастики(все разом; ребяческими голосами).Виноваты, вашескородие!
Тарара( вспомнив, как он час тому назад отвечал). У чом виноваты? — сказывайте!
Иван Иваныч. Заместитель подсудимого! вы не имеете права тормозить правосудие! ( К головастикам.)Постойте! в чем же, однако, вы признаёте себя виновными, господа? Кажется, никто вас не обвиняет… Живете вы смирно, не уклоняетесь; ни вы никого не трогаете, ни вас никто не трогает… ладком да мирком — так ли я говорю? ( В сторону.)Однако эти пироги… ( Расстегивает потихоньку еще несколько пуговиц.)Ну-с, так рассказывайте: что вам по делу известно?
Головастики( хором). Знать не знаем, ведать не ведаем!
Иван Иваныч. Не знаете?.. ну, так я и знал! Потревожили вас только… А впрочем, это не я, а вот он… ( Указывает на Шестакова.)Других перебивать любит, а сам… Много за вами блох, господин Шестаков! ах, как много! ( К головастикам.)Вы свободны, господа! ( Смотрит на прокурора.)Кажется, я могу… отпустить?
Прокурор. Со стороны обвинения препятствия не имеется.
Адвокат Шестаков. Но, может быть, впоследствии…
Иван Иваныч( авторитетно). Вы свободны, господа головастики! Судувольняет вас — да! И никто его этого права лишить не может — да! Ни адвокаты, ни разадвокаты… никто! Где вы желаете быть водворенными? в пруде или в реке? Во внимание к вашему чистосердечию, суд дает вам право выбора… да!
Головастики.Нам бы, вашескородие, в пруде приятнее.
Иван Иваныч. Ежели приятнее в пруде — ступайте в пруд… Но ежели бы вам было приятнее возвратиться в реку — скажите! не стесняйтесь. ( Головастики молчат.)Стало быть, в пруде лучше? Так я и знал. Господин судебный пристав! оберите их и водворите в пруде… Это судраспоряжение делает, а как об этом другие прочие думают — пускай при них и останется!
Судебный пристав( обирает головастиков в мешок и отдает сторожу, вполголоса). Вали их… в места не столь отдаленные!
Иван Иваныч. Свидетельница лягушка! расскажите, что вам известно по этому делу?
Лягушка( квакает толково и даже литературно; в патетических местах надувается, и тогда на спине у ней выступают рубиновые пятна). Я старая лягушка, опытная. Живу в здешней реке больше сорока лет и всю подноготную знаю. Прежде было у нас здесь очень хорошо, и жили мы не плоше кашинских помещиков. Всего было довольно, и главное — все задаром. Одной икры, бывало, пискари сколько наготовят — уж на что мы жадны были, а и то половины не приедали. Думали в ту пору, что и конца-краю нашим радостям не будет, да и не было бы, кабы мы сами себя кругом не обвиноватили. Откуда начали к нам модные идеи приходить — и сама ума не приложу, а только потихоньку да помаленьку — смотрим, ан между нами уж и изменники проявились. Дальше — хуже. Я уж и тогда на страже стояла, за сто лет вперед загадывала. Говорила я в ту пору нашим старикам: надо-де этих умников своим судом судить — а меня не послушали: «ничего-де, люди молодые, сами-де остепенятся, как в совершенный разум взойдут». После спохватились, да уж поздно было. Началось с того, что успели наши умники на свою сторону цаплю переманить. Усядутся, бывало, старики на бережку, начнут об своих делах квакать — глядь, а над ними цапля кружит. Кинется сверху, как стрела из лука, выхватит старичка, да и унесет в носу. Сначала мы думали, что это административную высылку означает, а потом узнали, что действительно это так и есть. Ну, и забоялись. А в реке в нашей, между прочим, уж и бунты начались. У нас ведь не только пискари, а и гольцы прежде водились — вот они-то и зачали первые. Первые не захотели в уху являться,
Адвокат Шестаков( прерывает). А скажите, свидетельница, икра-то дешевле стала от вашего кваканья?
Лягушка( вся покрываясь рубиновыми пятнами, прерывисто). Икра-то… икра… нет, икра не дешевле стала… не дешевле, не дешевле! А все оттого, что вот вы… да вот они ( хочет вцепиться в меньшую братию) …кабы вот вас, да вот их… ( Задыхается и некоторое время только открывает рот. Дамы в восторге машут ей платками.)
Иван Иваныч( припоминая, что и в его жизни было что-то похожее, с участием). Успокойтесь, сударыня! Отдохните. Высказываемые вами чувства столь похвальны, что суд может и подождать.
Лягушка( после кратковременного отдыха). Только сижу я однажды вечером на страже и по привычке во всю глотку квакаю: разрушены! подорваны! потрясены! Вдруг слышу: в воде что-то плеснуло; оглядываюсь — щука. А она, вашескородие, давно на меня заглядывается, потому что хоть я и благонамеренная, но щуки, коли ежели до пищи дело коснется, этого не разбирают. Подплыла ко мне щука и говорит: прыгни, голубушка, в воду, я тебе что-то скажу! А я смотрю ей в глаза, словно околдованная, и все думаю: прыгну да прыгну! — как только бог спас! Однако одумалась: ладно, говорю, ты лучше в воде свои речи говори, а я тебя с берегу послушаю. Ну, она видит, что с меня взятки гладки, и говорит: «вот ты по доносчицкой части состоишь, целый день без ума квакаешь, а не видишь, что у тебя под носом делается — пискари-то ведь уж скоро остатние от вас уплывут». — Как так? говорю. — «Да так, говорит, я уж с неделю их поджидаю: как только подплывут к Волге — тут им всем от меня одно решение выйдет!» Сказала, хлопнула хвостом и уплыла. А я бочком да ползком — на дно реки! подползла вот к этому пискарю, который теперь судится, да в грязь и легла. Лежу час, лежу другой — слышу: собираются. Окружили этого самого Хворова и стали галдеть. И чего только я тут не наслушалась, вашескородие — даже сказать скверно. Все-то у нас гадко, все-то скверно, все-то переделать да разорить нужно. Реку чтоб поровну поделить, харч чтобы для всех вольный был, богатых или там бедных, как ноне — этого чтобы не было, а были бы только бедные; начальство чтоб упразднить, а прочим чтоб своевольничать: кто хочет — пущай по воле живет, а кто хочет — пущай в уху лезет… А один — risum teneatis, amici * [38] — даже такую штуку предложил: лягушек, говорит, беспременно из нашей реки чтобы выжить, потому что река эта завсегда была наша, дедушки наши в ней жили, и мы хотим жить…
38
Воздержитесь от смеха, друзья.
Прокурор( прерывая). Не можете ли вы, свидетельница, сказать определительнее, какую роль играл на этой сходке подсудимый Хворов?
Лягушка( озлобленно). Он-то? да он, вашескородие, первый поджигатель и есть. Кабы не его наученье, да мы бы теперь… никаких бы у нас беспокойств не было! Самый это что ни на есть вредительный пискарь! Кто что ни скажет, хоша бы самую, что называется, безлепицу, а он подхватит, да еще против того вдвое! Это хоть у кого угодно справьтесь, у любого головастика спросите: знаешь Ивана Хворова? — всякий скажет, каков таков он пискарь есть! Прошипит это, что ему надо, свой яд выпустит, всех науськает, а сам в тину спрячется! Такой это… ну, такой, что если б теперича не поймали его, были ли бы мы в живых — уж я и не знаю! ( Хочет рассказать анекдот из жизни Хворова, но Иван Иваныч, опасаясь, не вышло бы какой непристойности, прерывает.)