Том 16. Фредди Виджен
Шрифт:
— Вроде нет. А что?
— Не могли бы вы повернуться ко мне спиной?
— Зачем это?
— Не важно. Сделайте одолжение, повернитесь — и наклонитесь.
— Вот так?
— Именно. Р-раз! — и Майк ударил в зад добровольную жертву с силой, которой позавидовал бы Стэнвуд.
— Ой! — заорал Огастес и что-нибудь прибавил бы, если бы в это мгновение не появилась Терри с миской теплой воды и мясом на тарелке.
— Прошу, — сказала она. — Какой вы суровый, мистер Ворр!
Тот не ответил. Поправив
— Что это с ним? — спросила Терри.
— Пришлось ему врезать.
— Врезать?
— Да.
— Почему?
— Он непочтительно отзывался о даме.
— Быть не может!
— Еще как может! Назвал вас пупсиком.
— А это не так?
— Не в этом дело. Если мы допустим, чтобы медвежатники непочтительно отзывались об ангелах, нас ждет печальная участь Вавилона и Рима. Где иерархия, где порядок? Нет, вы подумайте, «пупсик»!
— Пригнитесь немного, — сказала Терри, отерев ему глаз губкой. — Я думаю, вы еще пожалеете.
— О чем мне жалеть, если вы не будете лить мне воду за шиворот?
— О том, что вы его ударили. Он — ваш верный защитник. Перед тем как вы пришли, он уговаривал меня за вас выйти.
— Что!
— Вот, пожалели.
— Да уж, совесть не молчит. Как мне искупить вину?
— Лучше послушайте. Он удивлялся, что такой человек нашел в какой-то пигалице.
— Однако! С утра попрошу прощения. Удивительно…
— Не дергайтесь. Вода потечет за шиворот.
— Мне это нравится. Так вот, удивительно, что все как один за меня хлопочут. Сперва Шорти, теперь Огастес. Почему бы вам не прислушаться к гласу народа?
— А теперь мясо. Так. Привяжу вашим платком. Майк сентиментально вздохнул.
— Думал ли я в одинокие дни, что здесь, у вас в доме, вы будете привязывать к моему глазу сырой бифштекс!
— Вы были одиноки?
— Еще как!
— Странно.
— Что тут странного?
— Стэнвуд говорит, на вас вечно висели дюжины девушек.
— Он так говорит?!
— Да. Увидит вас, и думает, как в старой песенке: «Ну, что это творится? Еще одна девица…»
Майк не в первый раз подумал, что Стэнвуду самое место в хорошей психушке.
— Разве это неправда? — продолжала Терри.
Трудно ответить с достоинством, если у тебя бифштекс на лице, но Майк сделал, что мог.
— Иногда я общался с особами женского пола. Там это принято. И что же?
— О, ничего! Просто сказала.
— Голливуд — не монастырь.
— Я слышала.
— Там есть женщины, мало того, они на вас виснут. Приходится быть вежливым.
— Ну, вот. Я думаю, держаться будет. Хотела бы я, чтобы вы посмотрелись в зеркало.
— А что, очень страшный?
— Страшнее некуда. Вроде гангстера после драки.
— Что ж, самое время возобновить мои старания. Если помните,
— Я думаю, только на время. Если мясо не упадет, завтра будете, как раньше. Ну, я пошла.
— Нет, что за глупости! Вы не уйдете, пока не образумитесь.
— В каком смысле?
— Сами знаете, в каком. Итак, вы за меня выйдете?
— Нет.
— Почему?
— Я же вам сказала.
— А я ответил, что это бред. Девушки не отвергают мужчин за то, что у тех правильный профиль.
— Кто как. Я — отвергаю.
— Вы же знаете, что я вас люблю!
— Знаю? Не уверена.
— Зато я уверен. Кроме вас мне никто не нужен.
— А Стэнвуд…
— К черту Стэнвуда! Его давно пора отдубасить.
— Да? Тогда он вас отдубасит так, что вы себя не узнаете.
— Верно. И почему бессовестные люди обычно бывают такими глыбами? Праведным остается терпеть.
— Расскажите мне про этих девушек.
— Что тут рассказывать? Ну, танцевали.
— Ага!
— При чем здесь «ага»? Танцуют обычно парами. Как вы думаете, через сколько времени вышвырнут из «Трокадеро» субъекта, который кружит пируэты один?
— Что такое «Трокадеро»?
— Одно местечко в Голливуде.
— Там вы держите свой гарем?
— Опять! Какой гарем? Это — просто знакомые. Плюньте на них.
— Не могу. Понимаете…
— Нет.
— Хорошо, я объясню. Я не доверяю красивым мужчинам потому, что уже обожглась.
— Господи! Когда же?
— Не так давно. Когда служила в оперетте. Там был герой-любовник, Джеффри Харвест.
Майк закричал от ужаса:
— Боже мой! Этот червь? Этот смазливый гад? Помню, мне всегда хотелось перескочить через рампу и врезать ему как следует.
— Но вы не можете отрицать, что он красив.
— В самом мерзком, слащавом, приторном духе.
— Мне он казался Аполлоном.
— Стыдитесь!
— Я и стыжусь.
— Герой-любовник! Нет, только подумайте: вы — и герой-любовник! Заметьте, не чечеточник, не куплетист, те еще ничего, а сладенький тенор! Какой позор! Что вас подвигло на такие глупости?
— Сказано, красота. Но пелена упала с моих глаз. Он оказался ветреником.
— Кем-кем?
— Так называет это Шорти.
— Где он берет такие словечки?
— Если хотите — ловеласом. Когда я это заметила, я разорвала помолвку. И решила, что больше меня не поймать. Теперь ясно?
— Да я же не ветреник! Откуда вы взяли?
— Так, чутье.
— Оно вас обманывает.
— Может быть. Но рисковать я не хочу. Второго раза мне не вынести.
— Я вас никогда не оставлю!
— Кто его знает…
— Ну, попытайтесь хотя бы.
— Это не игра, Майк. Боюсь, я старомодна. Брак для меня очень серьезен.