Том 16. Фредди Виджен
Шрифт:
— Про Рыжего Моффета читали?
Ферди имел в виду довольно известного специалиста по сейфам, который некоторое время подвизался у Горация, а затем основал свое собственное дело. На беду, его застигли с паяльной лампой в руке и отправили в Дартмур.
— Нет, а что?
— Махнул из тюряги.
— Да неужели!
— Вчера вечером. Славная оплеуха старику Армитейджу. Гораций согласился, что для сэра Роджера Армитейджа, судьи, приговорившего Рыжего Моффета к пяти годам тюремного заключения, побег осужденного должен стать тяжелым
— Отрадно думать, Ферди, что нынешнее тюремное начальство утратило всякую бдительность, и можно покинуть места лишения свободы, как только сочтешь нужным. Современный заключенный — не более чем постоялец. Как говорится, сегодня здесь, завтра там. Можно не горевать, когда твой друг угодил в кутузку. Просто говоришь себе словами песни: «Он вернется, когда в полях забелеют маргаритки». Думаю, Ферди, в этих обстоятельствах вы можете поджарить мне еще яичницу.
Покончив со второй порцией, Гораций закурил утреннюю сигару и вновь погрузился в воспоминания о рассыпчатом тесте и превосходно отваренном картофеле в дивной густой подливке. Тут вернулся Ферди и привел с собой Льюэллина Эванса.
Тот приветствовал Горация обычной кроткой улыбкой. Он был, как подсказывает имя, валлиец по рождению и в речи сохранил свойственную этому народу напевность. Слова «Доброе утро, шеф» прозвучали, как первые ноты музыкального шлягера.
— Ферди сказал, вы хотите срочно меня видеть, шеф.
— Да, Костолом, и это моя последняя возможность, поскольку этим утром я отбываю в сельскую местность, Ферди, запишите адрес, куда пересылать почту. Мэллоу-холл, Мэллоу. Это деревушка в Вустершире.
— Там какой-то отель? — спросил Костолом.
— Большая усадьба. Я в ней теперь дворецким.
Смысл фразы не ускользнул от слушателей. Оба заметно встрепенулись.
— Ба, шеф! Работа?
— И большая.
— Как в Нортон-корте?
— На этот раз нет. В самом доме ничего интересного. Холостяцкое хозяйство — ни женщин, ни драгоценностей.
— Так зачем нам туда?
— Мне нужно закрепиться на месте. Моя цель — местный банк.
— Будем его чистить?
— Да. Вижу, вы огорчены, Ферди. Что-то случилось?
— Ничего, шеф, просто, если это банк, я вам не понадоблюсь.
— Еще как понадобитесь! Вы залезете в чердачное окно и впустите нас внутрь.
— Тогда отлично, — сказал Ферди, светлея. — Нельзя обчистить банк, пока не попадешь внутрь. А у банков есть чердачные окна?
— У этого — есть. Заведение старинное. Полагаю, сто лет назад хозяин жил на втором этаже. Что-то и вы, Костолом, кажется, не в восторге. Какие у вас возражения?
— Только одно. В деревне банк, должно быть, не ахти.
— Успокойтесь, Костолом. Ваша беда в том, что вы — лондонец. Сельский банк представляется вам чем-то вроде ломбарда. Я навел справки
Слово «препоны» было для Костолома новым, как, впрочем, и многие другие слова, которые произносил Гораций, но главную суть он уловил и сказал, что больше скрипеть не будет. Костолом по-детски верил в своего вождя. Если шеф поставил на работе печать «Одобрено», то и размышлять не о чем.
— А когда мы вам понадобимся?
— Я вас извещу. В таких делах спешка противопоказана. Однако будьте готовы ехать в Веллингфорд по первому моему зову. А пока угощайтесь сигарой. Вам же, Ферди, пора заняться обязанностями по дому.
— Хорошо, шеф.
Ферди собрал остатки завтрака и удалился, но через минуту вернулся с виноватым видом.
— Простите, шеф, забыл сказать. Вчера, пока вас не было, снова заходил Чарли.
Гораций заметно вздрогнул.
— Чарли?
— Да. Чего ему нужно, не сказал, просто спросил вас, а когда я ответил, что вы уехали, не поверил. Весь дом обошел, вас искал, а не найдя, сказал, что зайдет еще.
— Зайдет еще, — вдумчиво повторил Гораций.
Лишь через несколько минут он вновь обрел душевное равновесие, вспомнив, что уезжает в Вустершир, где Чарли вряд ли его разыщет. Он как раз наставлял Ферди при встрече с Чарли ни в коем случае не упоминать Мэллоу-холл, когда Ферди сказал, что его просят к телефону.
Для людей деловых время — деньги, поэтому их телефонные разговоры обычно бывают краткими, и Гораций в этот раз не стал отступать от правил. Сказав «Алло» и выслушав несколько крайне неприятных слов, он нервно повесил трубку, не видя причин продолжать беседу. Когда он вернулся и рухнул в кресло, лицо его выражало величайший душевный дискомфорт, а в голосе отсутствовала обычная звучность.
— Звонил Чарли.
Так Костолом и думал. Капельки пота на лбу господина и повелителя были достаточно красноречивы.
— Говорит, если я не отдам то, что ему якобы причитается, он отстрелит мне голову.
Здесь Костолом смог вставить слова утешения:
— Не станет он этого делать, сэр. Здесь не Чикаго. Он знает, что в Англии порядки другие. Охота ему рисковать пожизненным за мокрое дело. Продырявит вам руку или там ногу.
Гораций не успокоился. Он не хотел, чтобы ему дырявили руку или там ногу, о чем и сказал Костолому. Костолом согласился, что мысль резонная, и предложил другой вариант.
— А чего бы ни отдать ему деньги?