Том 17. Рассказы, очерки, воспоминания 1924-1936
Шрифт:
— Молоко пить пошли, — соображал Плотников. — А может, чаёк.
Авдотья, повернув в его сторону опухшее, заплаканное лицо, гневно сказала:
— Поди, поклонись в ножки им.
Без начальства полицейские стали сечь торопливее, да и всё вообще пошло быстрее, но как будто обидней, никто уже не командовал, не угрожал, обнаружилась какая-то скука. Со дворов появлялись солдаты, которые искали названных в списке Василия Плотникова, Христину и какого-то Ивана Новикова. Митрий Плотников
— А такого у нас нет и даже вовсе не было никогда. Был Носков Ванька, так его ещё в августе свезли в сумасшедший дом.
Становой пристав равнодушно сказал:
— Смотрите, за укрывательство преступников отвечать придётся.
Все устали: солдаты — стоять в строю, миряне — на коленях, некоторые уже сидели, а высеченные лежали на земле. Ераков, несмотря на свой возраст, честно стоял, как приказано, на коленках и ворчал:
— Это разве наука? Подпаску Коське двадцать пять розог дали, а ему вдвое надобно. Не-ет, бывало драли на долгую память. Да не розгой, а палочками, палочками.
С поля наплывал холодноватый ветерок, разнося в воздухе листья, вздымая с земли пыль, фыркали лошади губернатора, где-то ударили собаку, она взвизгнула, завыла.
На огородах каркали вороны, кричали галки, в окнах изб появились рожицы детей. Курчавый парень вырвался из рук урядника и побежал вдоль улицы. Конный полицейский, охранявший коляску губернатора, ловко поставил пред парнем свою лошадь, парень ткнулся в бок её, отскочил, упал, его схватили и, ударив по шее, повели, он упирался ногами в землю, гнал пред собой пыль и кричал:
— Мне — в солдаты идти… Некрут я…
— Дурак! Солдат тоже порке подлежит, — презрительно сказал Ераков, а Лобов, лёжа на боку сзади него, спросил:
— А ты, старый чёрт, не помогал Красовскому список составлять?
— Кабы помогал, я бы тебе сотню назначил, — ответил старик. Лобов легонько похлопал его по спине, говоря:
— Это ты считай за мной…
Сзади Лобова всхлипывали, жалуясь:
— Как же я теперь? Подруги смеяться будут — вышла за поротого.
— Эка беда! Посмеются да и перестанут.
— Стыдно мне будет.
— Подумаешь, какой стыд.
А солидный мужской голос добавил:
— Не по роже били, а по заднице.
— Да и рожа — не дороже, — добавил женский голос.
В воротах двора Грачёвых встал, протирая очки, офицер и что-то сказал подручному своему, тот отдал честь и длинно крикнул:
— Смир-рно-о!
На улицу вышло начальство, губернатор посмотрел на свои сапоги, пошаркал ногой о землю и заговорил громко, неспокойно:
— Встать, негодяи! Идиоты… Ну, что, получили горячих? Так-то вас и надо. Мало ещё. Вас надо каждый месяц драть.
Он помолчал, пошептался с исправником
— Предупреждаю: виновные в избиении урядника Кашина при исполнении им служебных обязанностей, в избиении… этого… торговца…
— Белкина, — подсказал исправник.
— Вот — Белкина! И в поджоге сена помещика Красовского будут преданы суду.
К нему подъезжала коляска. Отдохнувшие лошади, красиво играя ногами, точно плясать собирались, взмахивали мордами, туго натягивая вожжи. Губернатор смотрел на них и лениво кричал:
— Я вас выучу, я вам на шкурах ваших!..
Он молодецки прыгнул в коляску, за ним влез коренастый исправник и толстый человек с лицом кота. Когда лошади пошли, губернатор встал в коляске и, проезжая мимо дубовцев, погрозил им пальцем. Ераков стоял, как надлежит солдату. Плотников кланялся начальству с улыбочкой, как гостю, который догадался, наконец, что ему пора домой. Горнист проиграл сбор. Из огородов, из проулков выбежали часовые, офицер похлопал лошадь свою по шее, влез в седло и сказал фельдфебелю:
— Ночёвка — там же.
Дубовцы осторожно расползались по домам. Проезжая мимо них, офицер, наклонясь вперёд, заботливо оправлял рукою в перчатке гриву лошади. Вслед ему звучала команда:
— В ряды стройся! Не путать! Черти не нашего бога. Смирно! Ряды вздвой! Шагом — арш!
Пошли. За ними поехала кухня. Поравнявшись с Лобовым, ездовой придержал лошадей, спрашивая Лобова:
— Земляк, тут на село Василёв Майдан короче этой нет дороги?
Лобов подумал и сказал:
— Переедешь мост — свороти направо, к лесу, вёрст семь выиграешь.
— А дорога — как?
— Скатерть.
— Спасибо.
— На здоровье.
Лобов прилёг на завалину своей избы. Из окна высунулась простоволосая рыжая сестра его Акулина и спросила:
— Почто ты его в болото послал? Не проедет он там.
— А тебе что? — ворчливо спросил Лобов.
Сестра сердито усмехнулась и хлопнула окном. На улице стало пусто, тихо, казалось, что и в избах нет ни одной души. Солнце, красное, как сырое мясо, опускалось в синеватые облака. Крикливо пролетела стая галок, и снова деревню обняла вечерняя тишина.
На улицу вышла Авдотья с железным ведром в руке, остановилась, глядя из-под ладони вдаль, где на пригорок вползала серая колонна войска и сзади неё покачивалась чёрная труба походной кухни.
Лобов крикнул ей:
— Я ждал, что они, дьяволы, вдобавок песню заорут!..
Авдотья не ответила.
— Журавли летят, Дуняш!
— Ну, так что? — спросила женщина.
— Зазывно курлыкают. А мне — вот некуда лететь.
Авдотья пошла к ручью.
— Что Серах, как? — крикнул Лобов.