Том 18. Счастливчик

Чарская Лидия Алексеевна

Тогда встает Янко с первой скамейки. Рожица у Ивася сейчас самая плутовская, но брови он хмурит, стараясь быть серьезным. Он оборачивается назад и смотрит на заметно испуганных Подгурина и Бурьянова.

На них лицах написано:

"Не выдай нас, Янко! Пощади! Не выдай!"

Но Янко и без этого отлично помнит, что выдавать товарищей — мерзость. Помнит и то, что директор, Григорий Исаевич Мартьянов, любит его, Янко. Авось поверит его словам и не рассердится.

Ивась обдергивает курточку

и говорит, обращаясь к директору, почтительно, но смело:

— Мы, Григорий Исаевич, в перемену бежали завтракать из коридора в класс. И новенький с нами был. Вдруг новенький поскользнулся, упал и прямо на доску боком угодил. Стал плакать и стонать: "Бок больно! Бок больно!" Стал просить нас: "Посмотрите, нет ли раны на боку?" Ну, мы и хотели посмотреть. Сняли куртку и все прочее. А вы и изволили войти как раз в эту минуту.

Янко говорит явную неправду, и директор отлично понимает это. Но Григорий Исаевич Мартьянов — в сущности очень добрый человек и не любит наказывать гимназистов.

Однако он все-таки очень недоволен беспорядком в классе и строго обращается к ученикам:

— Чтобы этого не было в другой раз!.. Слышите! Если кто стукнется, заболеет, нечего самим мудрить! Надо сказать господину воспитателю, и вас отведут к доктору в приемный покой, А ты не плачь и одевайся! Да в другой раз не будь таким дурачком, не позволяй так глупо с собой распоряжаться, — полушутливо обратился к Счастливчику директор и повернулся уже, чтобы уйти, как неожиданно увидел покачивающийся на лампе злополучный костюм гимназиста.

— Кто это осмелился сделать? Это еще что за шалость? Кто посмел забросить на лампу костюм?

Мальчики молчали.

— Ну-с, я жду! — еще строже спросил Григорий Исаевич.

Легкий шум проносится по классу:

— Мы все закинули!.. Мы все виноваты, Григорий Исаевич! — слышатся робкие голоса.

— Как все? Что за чушь! Не может быть, чтобы весь класс! — говорит директор.

— Все!

— Все виноваты до единого? — переспрашивает Григорий Исаевич.

— Все виноваты, все! — звучит дружный ответ.

Директор подходит к Счастливчику, кладет ему руку на плечо.

— Ну, а ты что скажешь, новенький? Кто сделал это? — и он поднял кверху палец, указывая на злополучный костюм.

Счастливчик поднимает голову. На него обращены испуганные лица тех двух злых мальчиков, которые так гадко поступили с ним сегодня. Что если назвать их директору?… Их строго накажут, и больше никогда никто не посмеет обидеть Счастливчика.

Но доброе сердечко Счастливчика выстукивает совсем другое:

"Ну, пожалуешься ты на них, ну, накажут их строго, и что ж? Легче от этого будет? Сестра Ляля постоянно говорит: "Надо прощать врагов, тогда только и будет хорошая, светлая, радостная жизнь на земле".

И

при этой мысли теплая волна вливается в душу. Хочется простить и Версту, и Калмыка, всем сердцем простить.

Директор внимательно смотрит на заалевшее лицо Счастливчика.

— Ну, что же? Кто закинул твой костюм? — спрашивает директор. — Дождусь я ответа?

Кира делает над собой невероятное усилие. Он не привык ко лжи. Но сейчас, когда надо спасать товарищей, приходится поневоле говорить неправду.

— Все… — говорит Счастливчик, — все закинули, весь класс…

И помолчав немного, неожиданно добавляет к полному изумлению присутствующих:

— И я тоже!.. И я закидывал тоже на лампу мой костюм…

Это вышло так неожиданно, что директор, воспитатель и весь класс смотрят на Счастливчика изумленно.

Директор понимает, что он сказал неправду, но он доволен новеньким, который не хочет платить злом за зло. А что новенькому причинили зло — в том директор теперь уже не сомневался. Недаром же так горько плакал Счастливчик.

Директора точно что подтолкнуло к Кире. Он взял его за руку, притянул к себе, откинул ему кудри со лба.

— Вот это надо убрать завтра же! — произнес он, указывая на его волосы, — и помни, что в гимназии нельзя быть такой росомахой и позволять с собой делать, что только вздумается. А вы все, в наказание за шалость, останетесь на час после уроков.

* * *

— Ай, да овечка.

— Ай, да девчонка!

— Ура, Лилипутик!

— Не Лилипутик, а герой!

— Молодчинище, герой! Постоять сумел горой!

— Не выдал товарищей!

Крики, сыпавшиеся со всех сторон, едва не оглушили Киру.

Мальчики теперь гурьбой толпились вокруг него.

Кто-то полез на стол, потянулся к лампе, стащил с нее костюм Счастливчика.

Ребята стали хлопотать вокруг Счастливчика, одевать его.

Помидор Иванович, Янко, Гарцев, Голубин, Малинин, — все наперерыв старались услужить ему.

— Если еще кто-нибудь когда-нибудь осмелится проделать с ним что-либо такое, я так отпотчую…

Ваня не закончил. Кто-то отстранил его и ударил легонько Киру по плечу.

Это был Подгурин. За ним подошел Калмык.

— Ты уж того… брат… прости, Лилипутик… — ронял смущенно Подгурин, — мы, брат, не знали, что ты такой рубаха-парень и герой.

— Лихой, брат, товарищ! — вторил ему Калмык.

— Ты, брат, не взыщи, — продолжал Подгурин, — прости… Неладно у нас это вышло и с завтраком, и с костюмом. Или вот что, дай мне хорошего тумака, а я ни-ни… сдачи… Вот и будем квиты.

— И мне тоже! И мне тоже! — обрадовался Бурьянов.

Но Счастливчик никак не стал исполнять эту оригинальную просьбу. Между тем мальчики успели одеть его, привести в порядок.