Том 18. Счастливчик
Шрифт:
— Эй, вы, почтенная публика в райке, тише! — сказал он. — Как не стыдно вам новенького обижать! И еще такого крошку! Подгурин, Курнышов, смирно стойте, раз вас поставили караулить казенное имущество, доску. А чтобы не терять драгоценного времени, ты, Подгурин, бери мел и пиши задачу: "У одного крестьянина было восемь мешков муки…"
Владимир Александрович продиктовал задачу и велел ее решить Подгурину. Тот пыхтел, кряхтел, писал и стирал написанное. Ничего не выходило.
— Не могу! — наконец, весь малиновый от напряжения признался Подгурин.
— Не
Кира, которого «дедушка» только что усадил подле маленького Голубина на скамейку, подошел в доске и взял мел в руки.
Задачу он понял сразу и решил быстро.
— Молодец новенький! — произнес одобрительно учитель. — Пятерку получишь… А ты, Подгурин, стыдись. Второй год сидишь в классе, а толку мало.
Подгурин, насупившись, стоял у доски и смотрел на Счастливчика злым и завистливым взглядом.
— Овца противная! Лохмач! Девчонка! Ужо припомню тебе! — шептал он чуть слышно, но с таким сердитым блеском в глазах, что Счастливчик вздрогнул. Он не привык, чтобы на него так смотрели.
Дрогнул звонок в коридоре и служитель распахнул дверь класса в знак окончания урока
В переменку, пока в классе открывали форточку и проветривали, Счастливчик гулял по коридору с Янко, со своим новым соседом.
— Завтра же приходи стриженый, слышишь? — наказывал Счастливчику Янко, — а то совсем тебя засмеют. Сам увидишь, да и от инспектора достанется. Локоны в гимназии не полагаются.
А тихонький, как девочка, «Голубчик», как называли в классе Голубина за его кроткий, безобидный нрав, добавил:
— И подальше держись от Подгурина и Бурьянова. Они очень дурные.
— Второгодники, задиры и подлипалы, — вставил свое слово Янко и, ударив себя по ноге, как заправский конь, помчался вприскочку по всему коридору.
— Ты мне очень нравишься, — сказал Голубин, когда «Хохол» был далеко. Я — тоже маленький, почти такой же, как и ты. Вот бы хорошо нам подружиться…
Голубин не докончил: кто-то сильно толкнул его в бок прямо на Счастливчика. Голубин и Счастливчик стремительно полетели на пол.
— Ха-ха-ха — раздался над ними злой хохот. — На другом-то месте не сумели шлепнуться, где посуше! — это были Подгурин и его товарищ Бурьянов, тоже оставшийся на второй год в первом классе, ширококостный, приземистый, похожий на калмыка или татарина, с насмешливым лицом и черною, как смоль, головою.
Счастливчик с трудом поднялся, потирая колено, которым он больно ударился об пол. В глазах Голубина стояли слезы.
— Вот они всегда так! Ах, какие злые, какие злые! — произнес он с укором.
Оба второгодника заливались смехом на весь коридор.
— Маленькому барину фриштык принес! — сообщил гимназический сторож Онуфрий, которого «старшие» прозвали «президентом» за его внушительный вид.
И «президент» поставил на стул у дверей объемистую корзину с завтраком, привезенную из дому Счастливчиком
После арифметики следовал урок Закона Божия, во время которого батюшка не спрашивал никого, а рассказывал то, что надлежало выучить к следующему разу. Потом было пение. Мальчиков повели в зал. Преподаватель пения, ударяя по клавишам рояля, приказывал гимназистам петь каждую ноту, издаваемую инструментом.
Еще пели по нотам: "до, ре, ми, фа, соль, ля, си" и обратно. Этот урок понравился Счастливчику; было весело и нетрудно тянуть голосом вместе с другими.
Наступила большая перемена. Мальчики завтракали: кто — у себя на скамейке, кто у окна. Завтраки у них были простые: у кого булка с ветчиной, у кого — кусок колбасы, укого — бутерброд с холодной котлетой или просто кусок вчерашнего пирога. Был и десерт: яблоки, леденцы, сухое пирожное. Некоторые ушли пить чай вниз, в раздевальную. Скромные завтраки эти приносились в уголке ранца или в кармане, тщательно завернутые в бумажку заботливыми родными, матерями, воспитательницами, прислугою. Не мудрено поэтому, что появление громадной корзины с «фриштыком» произвело суматоху. Все мгновенно позабыли о собственной еде и собрались вокруг стула, на котором стояла злополучная корзина.
Впереди всех очутился Подгурин.
— Братцы! Да никак здесь на всю артель прислано! — крикнул он весело и, потирая руки, схватился за бечевку, которой была nepeвязана корзина. — Славное, значит, выйдет угощение.
— Не надо трогать! Это не тебе! Это новенькому принадлежит! — прозвучал обычно тихий, а теперь взволнованный голосок Голубина.
— Ну, ты, шиш, потише! Так залимоню, что от тебя только мокро останется! — сердито крикнул «Верста», как называли в гимназии чрезвычайно высокий рост Подгурина.
— За Ваше здоровье, Ваше королевское величество.
— Не суйся, голубчик, не в свое дело! — насмешливо остановил его, поблескивая своими калмыцкими глазами, Бурьянов.
— Но нельзя же, нельзя брать чужое! — возмущался Голубин.
— А тебе жаль, что ли? Да ты не бойся, малыш, мы не возьмем, мы только попробуем! — расхохотался "Верста".
— Янко! Янко! Курнышов! Курнышов! — громко позвал Голубин обоих своих приятелей, благородных и рыцарски честных мальчиков.
Но ни Хохла, ни Помидора Ивановича не оказалось в классе. Вокруг корзины толпились по большой части приятели Подгурина и Бурьянова и были сами не прочь узнать, что за обильный «фриштык» привез новенький из дому.
— Постой, я побегу искать Янко и Курнышова. Они заступятся, они не позволят им распоряжаться чужими вещами! — горячо воскликнул Голубин и, оставив Киру, с которым не разлучался во все перемены между уроками, бросился в коридор отыскивать обоих мальчиков.
Счастливчик остался стоять, спокойный по своему обыкновению, и невозмутимо следил за тем, что будет дальше с его корзиной.