Том 19. Письма 1875-1886
Шрифт:
У меня полное отсутствие денег. Верите ли, заложил часы и золотую монету * . Ужасно глупое положение! Неделю тому назад писал Буйлову * , чтобы он выслал мне гонорар, но ответа доселе не получаю * . Нравится мне «Новое время»: оно высылает тотчас же по востребовании, а Буйлов нестерпимо долго почесывается. Неужели все так вяло получают у него деньги? *
Вы живете еще на даче… Не завидую Вам, хотя и в городском моем житье нет ничего веселого. Сижу дома и изредка хожу смотреть Давыдова, к<ото>рый
Бегу в нужник, ибо приспичило… Меня всё еще несет после холерины…
Сидя в нужнике, почему-то вспомнил про Пастухова. Он по-прежнему в силе и славе. Сонмы Герсонов и Пазухиных витают около него и поют ему: «Радуйся!..». «Новости дня» страдают аглицкой болезнью * . Питание отвратительное. «Русские ведомости» сохнут и сохнут от большого ума, «Курьер» опустился окончательно…
Пишите мне про Тосну, про Ваших псов, про почту, где Апель подрался с кошкой… Всё ли около Вашего дома торчит завод с покоптевшей трубой, и всё ли Тосна запружена баржами? Одно у Вас несносно — это многолюдство…
Кланяюсь Прасковье Никифоровне и Феде. От Вас жду письма. В последнем своем письме я сообщил Вам свой новый адрес. На случай потери сообщаю еще раз:
Садовая-Кудрино, д. Корнеева.
Воображаю, как холодно и сыро ездить теперь на пароходе! Хорошо еще, что водка не дорога… На «Георгии» очень вкусна и дешева солонина.
Кланяйтесь всем редакционным и конторским. За сим жму руку и пребываю
Ваш А. Чехов.
Киселевой М. В., 21 сентября 1886 *
192. М. В. КИСЕЛЕВОЙ
21 сентября 1886 г. Москва.
86, IX, 21.
Чтобы иметь право сидеть у себя в комнате, а не с гостями, спешу усесться за писанье. На очереди — письмо к Вам, многоуважаемая и добрая Мария Владимировна. Представьте: Яшенька и Яденька пришли! * Если найдете в этом письме каракули, то знайте, что Яшенька помешала, чтоб ей Мерлитон приснился!
Прежде всего большое Вам спасибо за выписки из «Русской мысли» * . Я читал и думал: «Благодарю тебя, боже, что на Руси еще не перевелись великие писатели!» Да, не оскудевает наша родина… Из письма Вашего к сестре * я усматриваю, что и Вы начинаете конкурировать по части известности * …(Я говорю про Питер и образцы * рассказов по мифологии.) Что ж, помогай бог! Литература — не ерши, а потому я не завидую…
Впрочем, не велика сладость быть великим писателем. Во-первых, жизнь хмурая… Работы от утра до ночи, а толку мало… Денег — кот наплакал… Не знаю, как у Зола и Щедрина, но у меня угарно и холодно… Папиросы по-прежнему мне подают только в табельные дни * . Папиросы невозможные! Нечто тугое, сырое, колбасообразное. Прежде чем закурить, я зажигаю лампу, сушу над ней папиросу и потом уж курю, причем лампа дымит и коптит, папироса трещит и темнеет, я обжигаю пальцы… просто хоть застрелиться в пору!
Денег, повторяю, меньше, чем стихотворного таланта. Получки начнутся только с 1-го окт<ября>, а пока хожу на паперть и прошу взаймы… Работаю, выражаясь языком Сергея, ужжасно, тшшесное слово, много! Пишу пьесу для Корша * (гм!),
Понемножку болею и мало-помалу обращаюсь в стрекозиные мощи. Если я умру раньше Вас, то шкаф * благоволите выдать моим прямым наследникам * , которые на его полки положат свои зубы.
Хожу я именинником, но, судя по критическим взглядам, к<ото>рые пускает на меня конторщица «Будильника», одет я не по последней моде и не с иголочки. Езжу не на извозчике, а на конке.
Впрочем, писательство имеет и свои хорошие стороны. Во-первых, по последним известиям, книга моя идет недурно; во-вторых, в октябре у меня будут деньги; в-третьих, я уже понемножку начинаю пожинать лавры: на меня в буфетах тычут пальцами, за мной чуточку ухаживают и угощают бутербродами. Корш поймал меня в своем театре и первым делом вручил мне сезонный билет * …Портной Белоусов купил мою книгу, читает ее дома вслух и пророчит мне блестящую будущность. Коллеги доктора при встречах вздыхают, заводят речь о литературе и уверяют, что им опостылела медицина. И т. д.
На Ваш вопрос, заданный сестре: женился ли я? отвечаю: нет, чем и горжусь. Я выше женитьбы! Вдова Хлудова (плюющая на пальцы) приехала в Москву. Спасите меня, о неба серафимы!
Теперь о наших общих знакомых… Мать и батька живы и здравы. Александр живет в Москве. Кокоша там же, где был и до поездки в Бабкино. Иван благоденствует у себя в школе. Ма-Па видается с длинноносой Эфрос, дает в молочной уроки * по 7 коп. за урок и берет у Богемского уроки по географии, которую дерзает преподавать. Боже, отчего я не преподаю китайского языка? Тетка сватает ее за какого-то Перешивкина, получающего 125 р. Дурочка, не соглашается… Богемский, он же финик, рисует виньетки по 3 руб. за штуку * , ухаживает слегка за Яденькой, бывает у Людмилочки, надоедает всему миру философией и спешит съерундить другой рассказ в «Детский отдых» * . A propos: какое у Вас дурное общество! Политковская, Богемский… Я бы застрелился. Левитан закружился в вихре, Ольга жалеет, что не вышла за Матвея, и т. д. Нелли приехала и голодает. У баронессы родилось дитё. Я рад за отца… Про m-me Сахарову слышно, что она бесконечно счастлива… О, несчастная!
На днях в «Эрмитаже», первый раз в жизни, ел устриц… Вкусного мало. Если исключить шабли и лимон, то совсем противно. Приближается конец письму. Прощайте и поклонитесь Алексею Сергеевичу, Василисе, Сергею и Елиз<авете> Александровне. Еще 6–7 месяцев и — весна! Пора приготовлять крючки и верши. Прощайте и верьте лицемеру
А. Чехову. когда он говорит, что всей душой предан всей Вашей семье.
Едва я кончил письмо, как звякнул звонок и… я увидел гениального Левитана. Жульническая шапочка, франтовской костюм, истощенный вид… Был он 2 раза на «Аиде», раз на «Русалке», заказал рамы, почти продал этюды * …Говорит, что тоска, тоска и тоска…