Том 1
Шрифт:
Будакен любил и ласкал своих дочерей, и на его угрюмом лице появилась тень улыбки, когда дочери, осмелев и закрываясь рукавами, задавали вопросы:
— Здоров ли ты?
— Куда девались воины?
— Вспоминал ли ты о нас на базаре Мараканды?
Будакен ответил отрывисто:
— Воины приедут, привезут подарки с маракандского базара, а вы все ложитесь спать и засыпьте золою огни.
Будакен приказал всем разойтись по шатрам. Только увидав певца Саксафара, пробиравшегося ощупью, Будакен поднялся, обнял его и спросил,
— В кочевье Будакена всегда найдутся лепешка и колобок сыра для Саксафара, — ответил певец.
— Если все голодают, то и Саксафар не будет сыт, — сказал кто-то.
Будакен гневно засопел:
— Ступай, Саксафар, завтра я буду слушать твои песни!
Саксафар направился к выходу, но остановился и, подняв кверху невидящие глаза, произнес:
— Не прислоняйся к стене — она упадет, не полагайся на дерево — оно засохнет, не доверяй человеку — он предаст тебя…
— Если я раньше не убью его, — прервал Будакен.
Все огни в кочевье потухли, как звезды, задернутые облаком; все попрятались в шатры. Изредка доносился из темноты шепот — видно, все люди настороженно ждали чего-то и не спали.
Будакен сидел, скрестив ноги, перед входом в шатер и прислушивался к звукам, долетавшим из степи. Невдалеке, пережевывая жвачку, хрустели верблюды. Иногда жалобно блеял ягненок. Ветер играл концом висевшего над головой войлока.
Из степи доносились то нежный аромат кандыма и вереска, то тяжелая струя воздуха от недалеко лежащей падали. Вероятно, около нее грызлись собаки. Вот звуки замолкли. Вдруг собаки разом залились дружным озлобленным лаем, и затем голоса стали удаляться в степь. Будакен определил по лаю собак, откуда надвигалась опасность. Засунув полы одежды за пояс, с ножом в зубах, он бесшумно уполз в темноту. Уверенно двигался он вперед, прислушиваясь к злобному лаю овчарок. Одна завизжала — кто-то ранил ее… На пути — загородка ягнят. Стог сена. Только на мгновение он остановился около него и пополз дальше — недостойно воину прятаться в сене.
Быстро, как зверь, двигался на четвереньках Будакен. Когда под руками оказался сыпучий песок без бараньих катышков, Будакен остановился, нюхая воздух и поворачивая во все стороны широкое ухо. Лай собак приближался к кочевью и разливался полукругом.
Будакен снова пополз и завернул в сторону собак. Наконец на тусклом небе зачернело несколько лошадиных крупов. Слегка побрякивала уздечка. Два жеребца фыркали, обнюхивая друг друга.
— Буланый, не балуй! — прозвучал сдавленный хрип.
«Чей это голос? Не тохар ли говорит это?» — мелькнуло в уме Будакена, и он пополз к тому, кто сторожил коней. Будакен обрушился на него без шума, подмял под себя, обшарил и содрал пояс с мечом.
Тело осталось лежать неподвижно.
Два жеребца вскачь пустились по степи. На одном сидел, сжавшись, Будакен. Другой жеребец, легкий и порывистый, побрякивая бляхами, несся рядом.
Из кочевья доносился гул
Будакен придержал коней, прислушался и снова помчался вперед.
СВОБОДНЫЕ СКИФЫ
Выборные от каждых двенадцати шатров свободных скифов собрались на совет кочевья. Усевшись тесным кольцом вокруг огня в старом черном шатре Спитамена, они обсуждали, ехать ли на съезд сакских вождей на берегу реки Яксарта. Там должны решить — идти ли на поклон к Двурогому царю, уже захватившему Мараканду, послать ли ему дары покорной дружбы или же… зажечь огни на курганах…
Выборные сидели тесно, плечом к плечу, наклонив остроконечные войлочные шапки и жмурясь обветренными глазами на багровые угли костра.
— Если мы поедем, князья подумают, что мы снова признали княжью волю, — говорили одни.
— Нас триста шатров, мы выставим четыреста всадников. У нас своя воля, — отвечали другие.
— У князей тысячи баранов и несчетные косяки кобылиц. Они их берегут, а драться придется нам.
Снаружи послышался топот коней…
— Где шатер Шеппе-Тэмена? — прохрипел низкий голос.
— Нет Шеппе-Тэмена, но здесь шатер его. Здесь ты узнаешь, где наш охотник.
Полог откинулся, и сквозь низкое отверстие протиснулся большой, грузный человек. Темный шерстяной плащ закутывал его. Он остановился у входа, как проситель.
— Погрейся у огня, — сказал старший. — Садись к нам. Мимо ли ты ехал и хочешь передохнуть или тебя привела сюда нужда?
— Вы не узнаете Будакена? — Незнакомец скинул плащ и бросил кожаный пояс с мечом в разукрашенных бронзой ножнах. — Кто из вас узнает, чей это пояс? Я приехал просить вашей помощи против моих обидчиков, нападающих ночью.
Сидевшие скифы заволновались. Пояс с мечом переходил из рук в руки. Будакен продолжал стоять у входа. Он узнавал среди сидевших многих из своих бывших слуг. Они внимательно осматривали пояс. Один скиф снял шапку и откинул назад длинные полуседые волосы.
— Князь Будакен, взгляни на мой лоб: видишь ли этот знак?
На лбу выделялся выжженный железом кружок и под ним две черточки — известное всем тавро Будакена.
— Ты ставил свой знак на каждом коне и баране, на всем твоем добре и на каждом родившемся ребенке твоего раба. Мы ушли от тебя, и больше твоего знака на наших детях не будет. Зачем же ты пришел за нашей помощью?
— Или ты хочешь снова вернуть нас под свою тяжелую руку? Отобрать наших ягнят? — загудели голоса.
Будакен угрюмо молчал. Он видел враждебные, колючие взгляды.
— Я приехал к вам не для того, чтобы взять вас обратно или взять хотя бы одного ягненка…
— Да мы и не отдадим тебе ничего.
— Я пришел спросить вас, достойно ли для свободного племени саков нападать на кочевье, когда там остались одни женщины и дети, а все опоясанные мечом выехали на совет племени?