Том 2. Брат океана. Живая вода
Шрифт:
Но Эпчелей уже подъехал.
— Аннычах! — удивился он. — Ты зачем здесь?
— Лес.
— Этот? Ой, долго ждать! — с сожалением покачал головой и продолжал отрывисто и громко, чтобы перекричать буран: — Почему кругом такой шум про лес? Даже табунщики сажают лес. И ты совсем променяла коней на лес. Чем так интересен лес?
Девушка молчала. Говорить при ветре было трудно, да и считала ненужным отвечать; Эпчелей приехал, конечно, не ради леса.
— Поедем туда! — он показал на ближайший распадок, где стоял его табун. — Там потише.
Аннычах не ждала доброго от этой встречи и
— Надо работать.
Снова спешилась и начала осматривать саженцы. И Эпчелей спешился, пошел рядом с нею; когда она останавливалась, склонялась над саженцами, ощупывала их, он делал то же и спрашивал, что с ними. Она коротенько рассказывала и дивилась, что Эпчелей слушает с большим вниманием. Она представляла совсем по-иному первую после разрыва встречу: обвинения, упреки, даже оскорбления, а встретились как хорошие знакомые. «Эпчелей, может быть, притворяется, будут и неприятности?» Но время шло, а разговор продолжался все тот же, хороший, и лицо Эпчелея не предвещало ничего дурного. Было явно, что он рад видеть девушку.
Когда осмотрели крайний лесной ряд из конца в конец, Аннычах спросила, куда бы поставить Игреньку, водить его по всей полосе нельзя: потопчет саженцы.
— Не надо ставить. Поезжай домой. Я посмотрю, — сказал Эпчелей. — Защитить саженцы от бурана нельзя, а посмотреть, посчитать, сколько погибло, может кто угодно. Зачем мерзнуть ради этого?
— Не набежали бы кони.
— Прогоню. Кнутом махать пока не разучился. Поезжай!
В вое ветра послышался новый шум, так хорошо знакомый Эпчелею и Аннычах. Они взвились в седла. Из-за курганов вылетел, гонимый ветром, обезумевший табун, курс его лежал на лесную полосу. Аннычах вскрикнула, ударила Игреньку плетью. Конь рванулся, но Эпчелей схватил его за повод, скомандовал девушке: «Туда!» — и показал в сторону.
Она покорно поехала в сторону, а Эпчелей поскакал навстречу табуну. Никакие маневры вроде того, какой проделал Урсанах, были невозможны: табун уже подходил к полосе, оставалось одно — прямым ударом сбить его с курса. Это смертельно опасно для табунщика, потому что удирающие от буранов табуны не лавируют даже перед курганами.
Эпчелей появился перед табуном как скала. Передние кони налетели на него, сбились в груду, и тогда все другие хлынули в обход. Лесная полоса была спасена. Но Эпчелей и Харат пострадали. Табун ударил их так, что они оба упали, наездник в кровь разбил о мерзлую землю правое колено, а Харат — челюсти.
Аннычах проводила табунщика до затишка, где был полевой вагончик, перевязала ему пораненное колено, Харату обмыла кровь, затем поехала обратно на Джирим сказать, куда удрал табун.
Ехала и раздумывала об Эпчелее: «Что случилось с человеком? Ни слова, ни намека о прежнем. Разлюбил меня?.. И вдруг так полюбил мои маленькие леса, что готов за них на смерть. Что случилось?»
Молчаливый, нелюдимый Эпчелей после разрыва с Аннычах стал еще больше молчальником и отшельником. С людьми видался он только по крайней надобности, а когда случались нечаянные встречи, старался сделать их покороче. Ему казалось, что все эти встречи, разговоры подстроены, чтобы посмеяться над ним. А если упоминали Конгарова либо Аннычах, Эпчелей бросал разговор
Но вот Эпчелей узнал, что она вернулась, замуж не выходила, и у него снова появилась надежда, что и Аннычах может полюбить его.
На третий день буран стих. Степан Прокофьевич с Домной Борисовной выехали домой. Был вечер, теплый и ясный-ясный, точно промытый. Показались далекие холмы, скрываемые большую часть года то пылью, то морозной мутью.
Зима надломилась, веяло первым дыханием весны.
— Давайте посмотрим, что в наших оврагах, — предложил Степан Прокофьевич.
На открытых местах снег лежал лишь кое-где, проседью, как и до бурана. Сделали крюк в Овечью степь. Распадки, овраги замело вровень с краями.
— Надо Мише Кокову выдать хорошую премию, — сказала Домна Борисовна.
— Обязательно, — подхватил Степан Прокофьевич. — Удивительное созданье — человек. К примеру, этот Коков. Маленький, сухонький, головка детская, а какая сообразительность, зоркость, цепкость, точность. И вот представьте: не заметил бы его Иван Титыч, и ушли бы все таланты на «бабки» да «лодыжки». Есть о чем подумать.
— Скорей всего так: бездарных людей нет, все талантливы. Только не все на своем месте, — высказала свою давнюю мысль Домна Борисовна. — Я много работала с детьми. Больных видела, но бездарных, серых — никогда. Все дети, как радуга.
После бурана Иртэн с Аннычах замерили снежным шлейфы — заносы — у лесных полос. Каждая из полос работает по-своему, всякое изменение в полосе вызывает перемену в поведении ветра, снега. Все это очень важно знать и лесоводу и агроному.
7
Весна. По ночам подмораживает еще и ложится пушистый инеек, но утренники с каждым днем короче и мягче. Кони, линяя, валяются, вычесывают ненужную зимнюю шерсть. Эта шерсть всяких мастей клочьями и паутинками всюду лежит по земле, висит на заборах и стенах, кружится в ветре. Все чаще раздается призывное ржанье. Стал нетерпеливей и громче переступ конских копыт в денниках.
Однажды в тишине ночи разнесся по поселку незнакомый, тонкий, удивленный и немножко обиженный голосок. Он объявлял, что родился первенец нового поколении хакасских скакунов и просит есть. В поселке зажглись огни, началось движение, точно после побудки. Степан Прокофьевич, Орешков и другие отдыхавшие работники конной части пошли проведать новоявленного.
Он сосал матку. Домна Борисовна поддерживала ему голову, чтобы не терял вымя, и приговаривала, оглядываясь на пришедших:
— Все в порядке, все. Можете быть спокойны. Уже ноем. Это мы разбудили вас? Вот мы какие! Никому не дадим засып'aться.
У жердяных базов с утра до вечера людская и конская суматоха: идет последняя в годовом круге работа — отъем табунных жеребят-сосунков от маток. Табуны пропускают через раскол, как при таврении, маток без задержки угоняют в один баз, а жеребят, надев на них уздечки, отводят в другой и привязывают к кормушкам. Привязь — новинка для жеребят, и многие бурно протестуют против нее: рвутся, бьют ногами, ржут.