Том 2. Черемыш, брат героя. Великое противостояние
Шрифт:
– О, он у нас рыбак известный, – говорил Сташук про Палихина. – Вы его спросите, как он на Ладоге камбалу ловил, а сам немецкую мину выудил…
– Нет уж, – отвечал Палихин, – пускай сам расскажет лучше, как он трубочистом сделался, когда в Ленинграде на крышу зажигалка упала в трубу, а он за ней туда полез… Красивый фасон после имел!
Потом Палихин и Лида ушли немного вперед. Рима и Сташук поотстали.
– Да, Рима, – сказал вдруг Сташук, – вы, кстати, местная?
– Да, родилась тут.
– Тогда вы, может быть, мне скажете, кто это такие тут у вас синегорцы. Я тут никого не знаю, а не успел приехать, уже письмо получил. И написано
Сбоку был нарисован знак – радуга со стрелой.
– Вот уж ничего не пойму! – сказала Рима.
– Да и я не знаю, что это такое. Может быть, командованию показать?
– А это который выходил, усатый такой, нашито много вот здесь… Он у вас главный командир? Капитан?
– Не капитан, а мичман. Пора разбираться, Римочка. Антон Федорович Пашков. Известно: четыре узкие нашивки – это значит мичман, а шевроны углом на рукаве – это за сверхсрочную службу. Он еще в ту войну кондуктором был.
– На поезде?
– При чем тут, извиняюсь, на поезде? На корабле. На поезде кондуктор, а на флоте кондуктор. Надо понимать.
А ремесленники шли усталые и злые. Юнги казались им бездельниками и щеголями. Не знали ремесленники Рыбачьего Затона, что эти аккуратно подобранные парни в бушлатах и в бескозырках хлебнули такого, что и не снилось затонским. Под огнем и бомбами финских самолетов ушли юнги с острова Валаама в Ладожском озере. Лютую голодную зиму провели они под осажденным Ленинградом. И немало их еще прошлой осенью пало в главном деле у Невской Дубровки, когда юнги, сами совсем ещё мальчишки, задержали немецких десантников и отстояли важнейший рубеж до прибытия частей Красной Армии. Не знали затонские, что у самого Вити Сташука с голоду умерла в ту зиму близ Нарвской заставы; мать. Не подозревали затонские, что Сережа Палихин в ледяной воде Ладоги своими руками отвел мину, на которую едва не наскочила шлюпка с балтийцами. Многого не знали ребята и с пренебрежительным как будто, а на, самом деле с завистливым высокомерием посматривали на приезжих. Но юнги словно и внимания на них не обращали.
Глава 13
Вечер командора
Валерка и Тимсон ждали Капку у сада. Они встретились, как встречаются обычно мальчики, хорошо знающие друг друга, то есть без приветствий, рукопожатий и других церемониальных проволочек.
– Слыхал новость? – спросил Валерка, подстраиваясь на ходу, спотыкаясь и никак не попадая в ногу с шагающим Капкой. – Девчонки-то наши с этими флотскими ну прямо с ума тронулись.
– И пусть их, – буркнул Тимсон.
– Вы когда про них узнали? – не останавливаясь, спросил у Черепашкина Капка.
– Еще утром.
– Ну и как?
– Все в порядке. Послал приветствие. В восемь ноль-ноль. Колька отнес, Венькин брат.
– Исполнение проверил?
– Ну ясно. Доставил в срок. Дежурному сдал. Я сам видел с дерева.
– А чего написал?
– Ну, как Арсений Петрович нам говорил. Приветствие прибывшим. Как всем эвакуированным писали.
– Это
– Только имей в виду, Капка, – Валерка сделал небольшую пробежку вперед, чтобы в темноте заглянуть в лицо Капке, – имей в виду – этот самый дежурный уже сестре твоей бумажку показывал. А она смеется. Ты ей ничего про нас не говорил?
– Не хватало еще! – возмутился Капка.
– Чего же она смешного нашла?.. И в кого только она у вас такая!
Валерка был возмущен до глубины души, что у Капки Бутырева может быть такая сестра. Некоторое время шли молча. Потом Черепашкин несколько раз толкнул локтем в бок Тимку и переглянулся с ним. Тимсон кивнул головой, и Валерка решился.
– Собраться бы вообще надо, Капа! А то как-то дело у нас вянет. Правда, у меня все тут записано. Показать?
– Покажешь потом как-нибудь.
Валерка опять переглянулся с Тимсоном.
– Капка, можно тебе от меня вот лично и вот от Тимки тоже – от нас обоих то есть – замечание сказать?.. Верно, Тимсон?
Тимка моргнул, качнув головой сверху вниз.
– Давай говори, – ответил Капка.
– Ты, Капа, последнее время манкируешь.
– Вот так так! Здравствуйте! Это я манкирую? – Капка даже приостановился.
– Да, да, манкируешь, спроси вот Тимсона… Да, Тимка?
– Точно, – отозвался Тимсон.
– Да ведь некогда мне, – начал Капка. – Знаешь, какая у нас работа. Особый заказ делаем. Вы бы как-нибудь пока без меня.
– Ты что же… – Валерка даже задохнулся на минуточку. – Ты что же, отрекаешься? Эх, ты, а еще синегорец! Кто зарок давал, клятву говорил? Знаешь, Капка, это уж… это уж просто… Правда, Тимсон?
– Чего уж…
– Арсений Петрович, когда уезжал, как нам говорил? Кого назначил?
– Ну раз если так получилось! – виновато заговорил Капка. – Я же не отказываюсь навовсе, только командором сейчас мне нечего быть. Во-первых, я от пионеров уже отстал. Занятый, во-вторых, с утра до ночи. Теперь и выходные, говорят, у нас не будут целый месяц. Какой от меня толк вам? И потом еще как-то уж я… ну, это самое… ну неловко получается. Мое такое дело теперь, что я уже из своих лет вышел. Опять-таки бригадир на производстве. Ребята узнают, так проходу мне не будет. Засмеют. Мне уже как-то не идет вроде. Деточка какой!
– Значит, мы деточки? Спасибо! – Валерка раскланялся. – Мерси. Ну, уж это, Капка, знаешь… Я считаю лично… Правда, Тимсон?
– Уж да, – изрек Тимсон.
– Эх, узнал бы Арсений Петрович! Вот, – как назло, писем от него нет.
– Да я сам уже написал ему… – сказал Капка. – Адрес-то… ВМПС № 3756-Ф? Правильно? Не отвечает чего-то!
– Плохо без него, – заметил расстроенный вконец Валерка.
Тимка только рукой махнул. Они шли теперь по берегу. Волга, темная и молчаливая, дышала сыростью из черной, глухой дали. Ни огонька не было вокруг. Темен и дремуч был весь этот огромный, сейчас казавшийся безбрежным волжский простор. А когда-то там, куда уходила, повернув от Затона, Волга, небо по ночам всегда было словно приподнято, высоко расплывалось серебряное зарево. Это с правого берега отсвечивал в ночное небо тысячами своих бессонных огней большой город, город степной и волжской славы, гордый своим именем. Город был столицей этого края. Все в Затонске и вокруг тяготело к нему, все жило его славой, подобно тому как по ночам на всем лежали отсветы далеких огней великого города. Затонские редко называли его полным именем, но, когда кто-нибудь говорил: «Я вчера в городе был», – все и так знали, о чем идет речь.