Том 2. Кто смотрит на облака
Шрифт:
Ниточкин стоял под фонарем и прикуривал, а к нему шли наискосок через улицу трое неторопливых, больших людей в ватниках.
— Брось! Я пошутила! — крикнула Веточка. — У меня ноги мерзнут!
Ниточкин не оглянулся. Трое подошли к нему вплотную. И Веточка почувствовала тревогу, запах драки, дурное кино — припортовая улица, пьяные матросы, ножи и бочки с вином. Она услышала яростную ругань и увидела, как коротко, поршнями заходили руки у окруживших Ниточкина людей. И тогда побежала назад, отчаянно крича: «Прекратите!» А подбежав,
Веточка подобрала фуражку, нахлобучила ему на голову и обозвала подошедшего неспешно милиционера улиткой.
Вполне возможно, что Ниточкин переночевал бы эту ночь в отделении, так как был выпивши, а выпивший на Руси испокон веков и виноват, если бы не Веточка, столичный вид которой, шубка и белая сумочка подействовали на милиционера умиротворяюще.
— Они могут еще вернуться? — спросила Веточка, когда милиционер ушел. Она платочком отряхивала с кожанки Ниточкина грязь и снег.
— Не думаю, что эти вернутся. Но желающих поговорить со мной здесь еще человек сто. Лучше сегодня не гулять по Мурманску.
— Кто это? Твои знакомые?
— Близкие приятели, — сказал Ниточкин. — Слушай, глянь-ка мне плешь. Такое ощущение, будто там кровь.
Он снял фуражку и наклонил голову. Веточка тронула волосы на его темени. Шишка росла, но крови не было.
— Меня порядочно лупили в жизни, — сказал Ниточкин. — Особенно в детстве. И каждый раз это неприятно. Никак не могу привыкнуть.
— Одного ты здорово ударил, честное слово, я сама видела, — сказала Веточка, чтобы утешить Ниточкина.
— Если б тебя не было, я бы просто-напросто удрал, — сказал Ниточкин, прикладывая к затылку снег. — Я неплохо бегаю. А здесь пришлось выпендриваться.
— За что они тебя?
— За дело, — сказал Ниточкин. — Хорошо, что у них кастета не было. Фу, черт, тошнит, так напугался.
— Ты можешь идти?
— Смотря куда, — сказал Ниточкин. — В ресторан нельзя, они наверняка там сидят. А добавить теперь необходимо.
— Идем ко мне. Есть бутылка коньяку. Я отцу везла, а он не пьет совсем.
— Прекрасная схема, — сказал Ниточкин.
— У тебя во всех портах такие приятели?
— Как тебе сказать… Плохо, когда в нос попадает, — столько кровищи и такой неприличный вид, что самому противно.
— Ты меня прости за Джорджа. Ни на какого Джорджа ты не похож, просто у меня есть какие-то ассоциации с этим именем… Ты давно плаваешь с отцом?
— Мне близок его полиморсос.
—
— По-ли-мор-сос.
— Это морское слово?
— Нет, континентальное.
— Что оно обозначает?
— Этот термин придумал лично я. Он состоит из начальных слогов слов «политико-моральное состояние» — полиморсос, — коротко и впечатляет.
Веточка захлопала в ладоши.
— Если ты не врешь, это здорово! «Полиморсос Рафаэля в ранний период его творчества» — прекрасное название для диссертации!
Он опять взял ее под руку, и они пошли по улице Челюскинцев, не замечая того, что говорят друг другу «ты». «Будьте благословенны, грузчики из бухты Тикси, — подумал Ниточкин. — Вы мне помогли сегодня. И до чего же слабый пол любит драки, хотя и врет, что не любит их!»
— Капитан-лейтенант Романов — мой командир, которого я очень уважал, говорил, что каждому мужчине раз в год надо подраться. Хорошая драка, говорил мой командир, когда я прибывал из увольнения с разбитым носом, укрепляет нервы. И сажал меня на десять суток. Мне больно, Ниточкин, говорил он, но я обязан. Надеюсь, на губе не будет свободных мест. Но места были. Удивительный офицер! Ты бы видела его лицо, шрам от удара бутылкой, о котором он врал, что это от удара о перископ.
— А ты заметил, как я трахнула этого сумкой по башке?
— Честно говоря, не заметил, но ты молодец, если трахнула. Я слышал только: «Прекратите!»
— Интересно, что творится в сумочке. Боюсь и заглядывать. Если бы это продолжалось, я вцепилась бы в кого-нибудь. Ты мне веришь, что вцепилась бы?
Он посмотрел на нее внимательно.
— Да, верю. Когда трое на одного, женщина должна вмешиваться и хотя бы виснуть на ком-нибудь. Ну и, конечно, надо кричать погромче. Мужчине неудобно кричать самому.
— Какие вы, оказывается, стеснительные!
— Плечо болит, и на ребрах синяк обеспечен. Ты дослушаешь про Романова?
— Нет, не хочу никаких Романовых. У тебя есть отец?
— Погиб на фронте.
— Он хорошо жил с матерью?
— Я плохо помню довоенные времена. Думаю, они хорошо жили.
— А мать не вышла больше замуж?
— Насколько я понимаю, ей это не приходило в голову.
— Приходило, поверь мне. И не один раз.
— Со мной она не говорила об этом.
— Вот и мой отель. Покажись-ка!.. Все более-менее прилично. Только ботинки грязные.
— Я их почищу у тебя в номере ковриком. Есть коврик у кровати?
— Кажется, да.
— Обожаю драить ботинки ковриками в гостиницах.
Гостиница «Арктика». Чад и дым из ресторана, полным-полно командированных, которым некому излить душу и не на что добавить сто граммов. Полным-полно моряков и рыбаков у закрытых дверей. И расписание авиарейсов на стенах. Изящные силуэты самолетов и стюардесс.
Они поднялись на третий этаж, и Веточка взяла ключ у дежурной.