Том 2. Марш тридцатого года
Шрифт:
Шведов. Вальченко на вас очень жалуется. Хотя, правду сказать, и товарищу Вальченко нужно подтянуться. Он слишком много времени уделяет Надежде Николаевне.
Крейцер. Вот тебе раз…
Торская. Я его больше и на порог не пущу.
Вальченко. Собственно говоря, я…
Захаров. Молчите лучше.
Вальченко. Дайте мне слово, Жученко.
Жученко. По личному вопросу?
Вальченко.
Жученко. Пожалуйста.
Вальченко. Для нас, инженеров нашего завода, не нужно ожидать результатов обыска у Белоконя. Я говорю не только от себя, но и от Воргунова и Трояна, хотя они меня и не уполномочили. Мы всегда были уверены, что не коммунары крадут. У нас нет ни одной точки, на которой мы стояли бы против коммунаров. Развитие нашего завода для нас такое же святое дело, как и для вас. Мы такие же участники социалистического строительства, как и вы. И мы такие же энтузиасты, как и вы. Правда, Петр Петрович?
Воргунов. Вообще правда, но поменьше трогательных слов, очень прошу.
Вальченко. Но в одном отношении коммунары выше нас. У коммунаров прямее и сильнее действие. А мы иногда раздумываем и колеблемся. Я вот считаю: напрасно Петр Петрович не пошел с обыском. Я три месяца назад тоже не пошел бы. А сейчас пойду, если пошлете. Петр Петрович, это у нас остатки российской интеллигенщины…
Романченко. Это переходит всякие границы…
Синенький. Осторожнее, осторожнее…
Воргунов. Говорите, я тоже речь скажу.
Вальченко. И я заявляю: мы вместе с вами, и мы не сдадим.
Аплодисменты.
Торская. Наконец, вы экзамен выдержали…
Вальченко. Да что вы говорите? Так легко разве?
Жученко. Товарищи…
Воргунов. И я речь скажу. Вальченко, действительно перешел всякие границы — я сам эту… интеллигенщину не выношу. Не в том дело. Дело в другом: у коммунаров коллектив, а у нас нет. У них комсомол, вот совет командиров, а у нас что? Но ничего, мы уже входим в ваш коллектив. Это очень приятно чувствовать. А если это не почувствуешь, то ничего и не поймешь в новом. Я вот очень рад, что меня уже записали в дивизион подводных лодок.
Романченко. Вы дредноут.
Воргунов. Ну, вот видите, даже дредноутом. У коммунаров мы прежде всего должны научиться прямо смотреть, прямо говорить, прямо действовать. Коммунары никогда не лгут, вот что удивительно. Даже Федька, безусловно стащивший флакон масла, даже он имеет право не считать себя преступником и с негодованием отбрасывать всякие обвинения. За него внутренняя глубокая правда: порученный ему «кейстон». Я теперь буду поступать по-федькиному, хотя, конечно, от меня не нужно запирать все флаконы с маслом. А завод наш пойдет хорошо. Это точно.
Овации.
Крейцер. Молодец, теперь вы настоящий молодец.
Романченко. Так корешки не поступают…
Воргунов. Чего, напутал?
Романченко. Конечно, напутали. Теперь ему масло отдавать нужно.
Воргунов. А и верно. Вот, понимаешь, какая у меня непрактическая натура. Но знаешь что? Я тебе куплю флакон масла.
Синенький. Два флакона.
Воргунов. Хорошо — два.
Забегай, Черный, Одарюк, Белоконь входят.
Жученко. Ну?
Забегай (выкладывает на стол). Вот всякий инструмент, вот Собченко штанген; твоя метка, Санчо? Вот ключи и отмычки, а вот… часы самого Белоконя.
Тишина.
Жученко. Что вы скажете, Белоконь?
Белоконь. Ничего не скажу.
Крейцер. С Белоконем мы будем разговаривать в другом месте.
Алексей Степанович, дайте двух коммунаров, пускай отведут Белоконя по этой записке. Белоконь, скажите вот что: Григорьев знал о ваших кражах?
Белоконь. Нет.
Григорьев. Я не знал ничего, честное слово.
Крейцер. Вы все-таки ко мне зайдите, товарищ Григорьев.
Белоконь уходит с двумя коммунарами.
Жученко. Ну, что же, как будто все. Товарищ Григорьев, вы у нас работать больше не будете?
Григорьев. Нет. (Вышел.)
Дмитриевский. Разрешите и мне уйти. Но на прощание два слова. Я не буду оправдываться. Я попал в какую-то грязнейшую и отвратительнейшую яму. Я не могу простить себе своё слепоту и глупость. Но многого я еще и сейчас не понимаю, и у вас я работать, конечно, не могу. Все-таки вы меня многому научили. Прощайте. (Вышел.)
Тишина.
Синенький. И адмиральский корабль взлетел на воздух.
Смех.
Жученко. Ванька, ну что ты выстраиваешь? Слово Александру Осиповичу.
Крейцер. Все кончено, товарищи коммунары, мне и говорить нечего. Главным инженером назначаю товарища Воргунова.
Аплодисменты.
Ну вот, теперь одного не хватает — пятидесяти машинок.
Воргунов. Ну, это пустяк…
Жученко. Все? Еще одно маленькое дело. Нестеренко Наташа подала заявление. Да она сама скажет.