Том 2. Марш тридцатого года
Шрифт:
— Вот еще дурень, — сказал Алеша и гребнул своим веслом, выправляя лодку, но глаз не спускал с берега — важно было посмотреть, как Таня встретит Богатырчука, самого красивого человека на Костроме.
Богатырчук стоял на берегу, его щегольские сапоги погружались в мокрый песок, а он смотрел на Таню и отдышаться не мог не то от сильного прыжка, не то от голубого сияния Таниных глаз.
— Здравствуй, Сергей, — сказала Таня. Ее тонкая талия, перехваченная узким пояском юбки, чуть-чуть шевельнулась
— Какая куртка? — спросил Богатырчук и сразу поглупел в несколько раз.
— Да ведь у тебя одна куртка: со шнурками! Очень красивая.
Алексею понравился этот разговор. Но Таня и на него ни разу не взглянула. Поэтому Алексей спросил с иронией:
— Откуда ты знаешь, сколько у Сергея курток?
Но Таня и теперь не оглянулась на Алексея, а ждала, что скажет Богатырчук. Сергей, наверное, и не собирался отвечать, а все смотрел и смотрел на улыбающееся Танино лицо.
— Ну, довольно, — сказал Алеша, приткнувшись к берегу. — Посмотрел, и поедем дальше.
Богатырчук растерянно оглянулся на лодку, потом радостно мотнул головой:
— Черт его знает… как ты… того!
Таня бросила быстрый взгляд на Сергея и вдруг предложила, присматриваясь к Алеше с деловым вниманием:
— Вылезай, Алеша, пойдем с нами.
— Нет, Таня, расчета нет.
— Какой там расчет? Вылезай, проводите нас.
— Нема расчета, — повторил Алеша, завертел головой, не глядя на Таню.
— Ты сегодня какой-то… скуластый.
— Это я от злости. Сергей, марш в лодку!
Богатырчук вытащил одну ногу из песка, посмотрел на нее, потом посмотрел на Таню и взмолился:
— Таня, он надо мной власть имеет: дал ему слово до вечера плавать. А у тебя добрая душа, садись к нам в лодку. Мы тебя довезем, куда нужно…
— У Тани нет времени с нами болтать, — Алеша развел руками в лодке, — вон ее компания стоит.
— А отчего? — спросил Богатырчук и высоко поднял брови.
У Тани жалобно вздрогнули ресницы:
— Ты в самом деле сегодня злой. Отчего это? А?
— Это? Это… от солнца. Жаркое очень солнце.
— Богатырчук вытащил и вторую ногу и решительно взмахнул кулаком:
— Ну, и похорошела же ты недопустимо! Что это такое?
Таня засмеялась легко и радостно, вдруг наклонилась к коленям, удерживая стремящуюся вверх юбку, и посмотрела на Богатырчука с любопытством.
— Взвыл! — сказал Алеша. — Хватит с тебя. Полезай на свое место!
Богатырчук повел плечами, выпрямился и прыгнул в лодку, но и в лодке немедленно повернулся к Тане: он не мог оторваться от ее голубых глаз, от ее темно-русой косы, от ее розовой юбки.
— Бери весла! — резко приказал Алексей.
Сергей
— Бери весла, — повторила Таня с тихой ласковой убедительностью.
Алексей круто занес весло за корму, и лодка быстро наметила носом путь к острову. Таня крикнула весело:
— Знаешь, Сережа, а без шнурков тебе гораздо лучше!
Алексей теперь сидел спиной к Тане. Он не хотел больше ее видеть. И удивился, когда услышал свое имя:
— Алеша, мне нужно с тобой поговорить. Приходи вечером к столовой.
Алеша быстро оглянулся. Таня догоняла девушек и на бегу приветствовала его рукой.
Богатырчук тоже смотрел на Таню. А потом сказал Алексею:
— Видишь?
— Нет, не вижу, — ответил Алексей серьезно.
— Ну и я не вижу, — вздохнул Богатырчук и взялся за весла.
5
В это лето в помещении бывшей столовой открылся «Иллюзион» — кинематограф. При входе в столовую повисли два ослепительных фонаря. Электрическую энергию предоставил Пономарев с своего завода. Содержатель «Иллюзиона», приезжий, веселый человек со странной фамилией Убийбатько, то сам сидел в кассе, то усаживал жену, толстую и сердитую даму. Он сам веселым голосом, а жена злым голосом отвечали покупателям в одной и той же форме:
— Не можем дешевле, господа, у нас не городская электрика, а господина Пономарева.
И многие господа отходили от кассы, не имея возможности получить иное удовлетворение, кроме такого ответа. Но электрика отражалась отрицательно, на самом Убийбатько: только по субботам в «Иллюзионе» набиралось порядочно публики, потому что в субботний вечер многие старики приходили с женами смотреть погоню за вором или смешные приключения Макса Линдера. В другие же дни господ зрителей набиралось меньше половины зала, а остальные места заполнялись костромскими мальчишками, умевшими с энергией не менее титанической, чем энергия Макса Линдера, преодолевать и строгость контроля, и неудобство пономаревской электроэнергии.
И все-таки «Иллюзион» супругов Убийбатько имел на Костроме большое просветительное значение, главным образом в смысле буквальном: указанные выше ослепительные фонари ярко освещали довольно приятную площадку: на ней еще кадетом Пономаревым были посажены деревья и поставлены деревянные диванчики. Когда-то все это предназначалось для уставших рабочих, ожидающих обеда. Теперь на диванчиках располагалась костромская молодежь, по разным соображениям предпочитавшая свежий воздух фракам и визиткам кинематографических героев. Преддверие «Иллюзиона» обратилось в маленький костромской клуб. Убийбатько с негодованием смотрел на это бесплатное пользование электроэнергии и обращался к публике: