Том 2. Месть каторжника. Затерянные в океане (с илл.)

Жаколио Луи

Между тем третья лодка не теряла из виду первых двух, плывя на некотором расстоянии от них.

— Все сделано? — спросил Порник, когда спускался по канату в китоловку.

— Все, господин командир! — ответил Ланжале.

— Съестные припасы?..

— Есть, на восемь дней, на четырех человек.

— Хорошо! Оружие?

— Есть, в этом ящике ружья с репетицией и со штыками, двенадцатимиллиметровые револьверы, топоры, сабли для абордажа и прочая амуниция.

— Питье?

— Есть: двести литров воды, сто литров вина и небольшой бочонок

с ромом.

— Отлично, спасибо! Данео здесь?

— Здесь, господин командир! — отозвался Данео в ночной темноте из другого конца лодки.

— Все в порядке, — заключил Порник, — а теперь — в путь, дети мои, не теряя из виду наших пассажиров с малайцем во главе!

И китоловка продолжала тихо подвигаться вперед по чуть заметному светящемуся следу, оставляемому двумя передними лодками, не подозревавшими, что у них есть спутница.

XXIII

Китоловка. — Военный совет. — Армия в два человека. — Правый и левый фланги. — Любознательность Данео. — Так вот в чем дело! — Вперед!

ВСЕ, ЧТО ПРИНАДЛЕЖАЛО БАНКИРУ ЛАО ТСИНУ, носило отпечаток прочности, изящества и новейших научных приспособлений к делу. Такова была и китоловка при его яхте: она была построена из самого лучшего тикового дерева, украшена как игрушка и приводилась в движение электрической машиной, заказанной в Париже; при этом она отличалась такой скоростью хода, что могла делать двадцать два узла в час.

Порник, имевший очень острое зрение и тонкий слух, держался ровно в пятидесяти метрах от двух лодок, не будучи видим их пассажирами. Когда Саранга остановился, он также остановил свою китоловку и благодаря глубокой тишине ночи мог отчетливо слышать каждое слово малайца, разговаривавшего с Ли Вангом; ему приходилось только сожалеть, что он очень мало понимал по-малайски.

— Ну, дети мои, — вполголоса сказал он своим товарищам, — побеседуем немного, но так, чтобы нас не могли слышать там эти две обезьяны, затащившие с собой нашего француза, по его глупости. Нам нужно столковаться относительно образа действий в этой экспедиции. Тебе слово, Ланжале!

— Предполагая, что ты уже посвятил в нашу тайну Данео, — начал Парижанин, — я могу сказать только, что мы немного похожи на слепцов, пробирающихся ощупью, и потому должны следовать за Сарангой во всех его перемещениях, не теряя ни на мгновение из виду нашего друга Гроляра.

— «Нашего друга»! — возразил Порник. — Скажи лучше, что одному из наших соотечественников грозит смерть, и мы не можем допустить, чтобы он был убит этими китайскими мартышками, с их смешными косыми глазами и косами на затылках!. Итак, мы должны защитить его во что бы то ни стало, до готовности пожертвовать нашей жизнью ради него, если это окажется необходимым. Согласны вы со мной?

— Согласны, согласны! — ответили Ланжале и Данео.

— Хорошо! — одобрил Порник. — Но во всякой экспедиции, как бы она ни была ничтожна по числу людей, необходимо иметь командира, чтобы согласованнее действовать

и в атаке, и в защите, и чтобы силы людей не разбрасывались ни направо, ни налево. Постараемся же теперь выбрать командира. Начинайте! Я буду собирать голоса.

— Да зачем тут голоса, — возразил Ланжале, — когда командовать должен ты, а мы готовы повиноваться тебе даже с закрытыми глазами?!

— Хорошо, — одобрил опять Порник, ощущавший некоторую наклонность к формализму. — Итак, ты подаешь свой голос за меня?

— Хоть десять голосов! — воскликнул Ланжале.

— Ладно! А ты, Данео?

— Я согласен с Ланжале во всем, признаю тебя нашим командиром и на суше, и на море и готов за тобой повсюду следовать, хоть к самому сатане в преисподнюю!

— Отлично, дети мои! И вы не раскаетесь в вашем выборе, вы увидите, что Порник первый готов будет сложить свою голову, когда представится серьезная опасность! Теперь установим известный порядок, которого будем держаться при стычке с неприятелем: ты, Ланжале, будешь моим правым флангом, а ты, Данео, левым. Это значит, что при нападении нашем на неприятеля, когда я устремлюсь на его центр, ты будешь громить его справа, а ты, Данео, слева от меня. Идет?

— Идет, идет! — ответили одновременно оба фланга.

— Ладно! Именно так и поступают на войне, — продолжал Порник, — то есть одновременно действуют и центром, и двумя сторонами, правой и левой.

Очень довольный преподанным им уроком тактики, бретонец так заключил свой деловой разговор:

— Знайте, друзья мои, что всегда тот оказывается плохим солдатом, — будь он моряк или пехотинец, — у кого в фонаре нет ровно ничего!

«Фонарь» на его языке означал голову.

— А против кого, собственно, мы идем? — спросил Данео. — Если против кучки людей, подобных этому полунагому франту, называемому Сарангой, то это еще не самая большая опасность.

— В том-то и штука, — ответил начальник армии в два человека, — что мне самому доподлинно неизвестно, против кого мы идем! Ясно только, что этот некто приближается к нам, или мы близимся к нему, что, по-моему, одно и то же.

— У него на все готов ответ, что бы ему ни сказали, — заметил, смеясь, Данео, — и он готов шутить в самой пасти сатаны!

— Черт возьми, надо быть особенно глупым, чтобы попасть к сатане в пасть! — воскликнул Порник, играя словами. — Надеюсь, однако, что с тобой никогда не случалось ничего подобного.

— Бог миловал, но шутки в сторону. Я бы серьезно хотел знать, в самом деле, с кем мы будем иметь дело?

— Дружище, я тебе скажу опять, и как нельзя более серьезно, что мы об этом решительно ничего не знаем… Ланжале скажет тебе то же самое.

— Это правда?

— Как то, что мы сидим теперь в этой самой китоловке, среди этого малоизвестного нам моря! Все, что мы узнали благодаря некоторой хитрости нашего приятеля Ланжале, заставившего малайца обронить несколько лишних слов, заключается в том, что жизнь «маркиза де Сен-Фюрси» находится в большой опасности…