Том 2. Поэмы

Лермонтов Михаил Юрьевич

64

Прилично б было мне молчать о том, Но я привык идти против приличий И, говоря всеобщим языком, Не жду похвал. – Поэт породы птичей, Любовник роз, над розовым кустом Урчит и свищет меж листов душистых. Об чем? Какая цель тех звуков чистых? – Прошу хоть раз спросить у соловья. Он вам ответит песнью… Так и я Пишу что мыслю, мыслю что придется, И потому мой стих так плавно льется.

65

Прошло два года. Третий

год Обрадовал супругов безнадежных: Желанный сын, любви взаимной плод, Предмет забот мучительных и нежных, У них родился. В доме весь народ Был восхищен, и три дня были пьяны Все на подбор, от кучера до няни. А между тем печально у ворот Всю ночь собаки выли напролет, И, что страшнее этого, ребенок Весь в волосах был, точно медвежонок.

66

Старухи говорили: это знак, Который много счастья обещает. И про меня сказали точно так, А правда ль это вышло? – небо знает! К тому же полуночный вой собак И страшный шум на чердаке высоком – Приметы злые; но не быв пророком, Я только покачаю головой. Гамлет сказал: «Есть тайны под луной И для премудрых», [80] – как же мне, поэту, Не верить можно тайнам и Гамлету?..

80

Цитата из трагедии Шекспира «Гамлет» (акт 1, сцена 5).

67

Младенец рос милее с каждым днем: Живые глазки, белые ручонки И русый волос, вьющийся кольцом, – Пленяли всех знакомых; уж пеленки Рубашечкой сменилися на нем; И, первые проказы начиная, Уж он дразнил собак и попугая… Года неслись, а Саша рос, и в пять Добро и зло он начал понимать; Но, верно, по врожденному влеченью, Имел большую склонность к разрушенью.

68

Он рос… Отец его бранил и сек – Затем, что сам был с детства часто сечен, А слава богу вышел человек: Не стыд семьи, ни туп, ни изувечен. Понятья были низки в старый век… Но Саша с гордой был рожден душою И желчного сложенья, – пред судьбою, Перед бичом язвительной молвы Он не склонял и после головы. Умел он помнить, кто его обидел, И потому отца возненавидел.

69

Великий грех!.. Но чем теплее кровь, Тем раньше зреют в сердце беспокойном Все чувства – злоба, гордость и любовь, Как дерева под небом юга знойным. Шалун мой хмурил маленькую бровь, Встречаясь с нежным папенькой; от взгляда Он вздрагивал, как будто б капля яда Лилась по жилам. Это, может быть, Смешно, – что ж делать! – он не мог любить, Как любят все гостиные собачки За лакомства, побои и подачки.

70

Он был дитя, когда в тесовый гроб Его родную с пеньем уложили. Он помнил, что над нею черный поп Читал большую книгу, что кадили, И

прочее… и что, закрыв весь лоб Большим платком, отец стоял в молчанье. И что когда последнее лобзанье Ему велели матери отдать, То стал он громко плакать и кричать, И что отец, немного с ним поспоря, Велел его посечь… (конечно, с горя).

71

Он не имел ни брата, ни сестры, И тайных мук его никто не ведал. До времени отвыкнув от игры, Он жадному сомненью сердце предал И, презрев детства милые дары, Он начал думать, строить мир воздушный, И в нем терялся мыслию послушной. Таков средь океана островок: Пусть хоть прекрасен, свеж, но одинок; Ладьи к нему с гостями не пристанут, Цветы на нем от зноя все увянут…

72

Он был рожден под гибельной звездой, С желаньями безбрежными, как вечность. Они так часто спорили с душой И отравили лучших дней беспечность. Они летали над его главой, Как царская корона; но без власти Венец казался бременем, и страсти, Впервые пробудясь, живым огнем Прожгли алтарь свой, не найдя кругом Достойной жертвы, – и в пустыне света На дружний зов не встретил он ответа.

73

О, если б мог он, как бесплотный дух, В вечерний час сливаться с облаками, Склонять к волнам кипучим жадный слух И долго упиваться их речами, И обнимать их перси, как супруг! В глуши степей дышать со всей природой Одним дыханьем, жить ее свободой! О, если б мог он, в молнию одет, Одним ударом весь разрушить свет!.. (Но к счастию для вас, читатель милый, Он не был одарен подобной силой.)

74

Я не берусь вполне, как психолог, Характер Саши выставить наружу И вскрыть его, как с труфлями пирог. Скорей судей молчаньем я принужу К решению… Пусть суд их будет строг! Пусть журналист всеведущий хлопочет, Зачем тот плачет, а другой хохочет!.. Пусть скажет он, что бесом одержим Был Саша, – я и тут согласен с ним, Хотя, божусь, приятель мой, повеса, Взбесил бы иногда любого беса.

75

Его учитель чистый был француз, Marquis de Tess. [81] Педант полузабавный, Имел он длинный нос и тонкий вкус И потому брал деньги преисправно. Покорный раб губернских дам и муз, Он сочинял сонеты, хоть порою По часу бился с рифмою одною; Но каламбуров полный лексикон, Как талисман, носил в карманах он, И, быв уверен в дамской благодати, Не размышлял, что кстати, что не кстати.

81

Маркиз де Тесс. (Франц.).

Прототипом маркиза де Тесса, очевидно, был гувернер Лермонтова Жан Пьер Келлет Жандро, французский эмигрант, роялист.