Том 2. Повести и рассказы
Шрифт:
«Нужно же в конце концов проникнуть туда, — думал я, — каждая секунда дорога. Нельзя, чтобы ребенок сгорел, как червяк». — «А если он уже мертв?.. — отозвался здравый смысл, — тогда даже китель жалко».
Издали донесся отчаянный женский вопль:
— Спасите ребенка!
— Держите ее! — закричали возле хаты. — Кинется баба в огонь и погибнет…
В толпе послышалась какая-то возня и тот же вопль:
— Пустите меня!.. Там мой ребенок!..
Не вытерпев, я бросился вперед. Меня сразу обдало жаром и дымом, крыша затрещала так, будто ее разламывали на части, труба развалилась, и посыпались кирпичи. Я
«Что за глупая сентиментальность! — рассуждал я. — Ради горсточки человеческого пепла превратиться в пугало… Еще скажут, что я хотел дешевой ценой прослыть героем…»
Вдруг меня толкнула какая-то молодая девушка, бежавшая к хате. Послышался звон выбитых стекол, а когда внезапный порыв ветра развеял завесу дыма, я увидел ее: припав к подоконнику, она перегнулась всем телом в избу, так что видны были ее немытые ноги.
— Что ты делаешь, сумасшедшая? — крикнул я. — Там уже труп, а не ребенок!..
— Ягна!.. Вернись! — звали из толпы.
Провалился накат, искры взметнулись в небо. Девушка исчезла в дыму. А у меня потемнело в глазах.
— Ягна! — повторил тот же плачущий голос.
— Сейчас!.. Сейчас!.. — ответила девушка, пробегая мимо меня обратно.
Она с трудом тащила на руках мальчика, который проснулся и орал благим матом.
— Стало быть, ребенок жив?.. — спросил я.
— Здоровехонек!..
— А девушка?.. Это его сестра?..
— Какое! — отвечал мой друг. — Совсем чужая; даже работает у других хозяев; да ей самой-то не больше пятнадцати лет!
— И ничего с нею не случилось?..
— Платок прожгла да немножко волосы опалила. По пути сюда я видел ее: она чистила картофель в сенях и, фальшивя, мурлыкала под нос какую-то песенку. Я хотел выразить ей мое восхищение, но, когда подумал об ее безудержном порыве и своей рассудительной сдержанности при виде чужого несчастья, меня охватил такой стыд, что я не посмел сказать ей ни слова… Уж мы такие… — прибавил он и умолк, срезая хлыстом стебли трав, растущих вдоль дороги.
На небе показались звезды, свежий ветерок принес с пруда кваканье лягушек и попискивание водяных птиц, готовившихся ко сну. Обычно в эту пору мы вместе мечтали о будущем и строили разнообразные планы, но на этот раз ни один из нас не раскрыл рта. Зато мне показалось, что кусты вокруг нас шепчут:
«Уж вы такие!..»
– ТЕНИ -{6}
Когда на небе угасают солнечные лучи, с земли поднимаются сумерки. Сумерки — это тысячи невидимых полчищ и миллиарды солдат великой армии ночи. Эта могучая рать с незапамятных времен сражается со светом, каждое утро отступает, каждый вечер побеждает, властвует от захода до восхода солнца, а днем, потерпев поражение, скрывается в потайных местах и ждет.
Она ждет в горных ущельях и в городских подвалах, в чаще лесов и в глубинах темных озер. Ждет, затаясь в вековых подземных пещерах, в копях, во рвах, по углам в домах и в пробоинах стен Рассеявшись и как будто исчезнув, она заполняет, однако, все тайники. Она живет в каждой трещине древесной коры и в складках одежды, лежит под самой крошечной песчинкой, цепляется за тончайшую паутинку — и ждет. Вспугнут ее с одного места, она мгновенно переносится в другое, пользуясь каждой
Когда гаснет солнце, полчища сумерек тихо и осторожно сплоченными рядами выходят из своих убежищ. Они заполняют в домах коридоры, сени и тускло освещенные лестницы; выползают из-под шкафов и стульев на середину комнаты и осаждают занавеси; через люки подвалов и окна они выходят на улицу, в глухом безмолвии штурмуют стены и крыши и, притаившись на кровлях, терпеливо ждут, пока не побледнеют на западе алые облака.
Еще минута — и вдруг произойдет огромный взрыв темноты, устремившейся с земли до самого неба. Звери спрячутся в своих логовищах, люди разбегутся по домам; жизнь, как растение без воды, съежится и замрет. Краски и очертания расплывутся, обратясь в ничто; тревога, грех и преступление захватят власть над миром.
В такую пору на улицах Варшавы появляется странная человеческая фигура с маленьким огоньком над головой. Она быстро пробегает по тротуарам, будто спасаясь от темноты, на мгновение останавливается у каждого фонаря, зажигает веселый свет и исчезает, как тень.
И так изо дня в день, круглый год. Дышит ли весна на полях ароматом цветов, бушует ли июльская гроза, вздымают ли на улицах тучи пыли рассвирепевшие осенние ветры или кружатся в зимнем воздухе снежные хлопья, — едва лишь наступает вечер, человек этот пробегает по городским тротуарам со своим огоньком, зажигает свет и исчезает, как тень.
Откуда ты приходишь и где ты скрываешься так, что мы не видим твоего лица и не слышим твоего голоса? Есть ли у тебя жена или мать, которые ждут твоего возвращения? Встретят ли тебя дети и, поставив в угол твой фонарик, взберутся ли к тебе на колени и обнимут ли за шею? Есть ли друзья, с которыми ты делишься своими радостями и печалями, или хотя бы знакомые, чтобы поговорить о будничных делах?
Есть ли вообще у тебя дом, где тебя можно найти? Имя, чтобы окликнуть тебя? Потребности и чувства, делающие тебя таким же, как мы, человеком? Или ты действительно существо бесплотное, безмолвное, неуловимое, и потому появляешься только в сумерки, зажигаешь свет и затем исчезаешь, как тень?
Мне сказали, что этот человек действительно существует, и даже дали его адрес. Я отправился в указанный дом и спросил у дворника:
— Живет ли у вас тот, кто зажигает фонари на улицах?
— Да, живет.
— А где?
— Вон в той каморке.
Каморка оказалась запертой. Я заглянул в окно, но увидел только койку у стены, а возле нее на длинном шесте — фонарик. Самого фонарщика не было.
— Расскажите мне по крайней мере, каков он с виду?
— А кто его знает! — ответил дворник, пожимая плечами. — Я и сам его как следует не разглядел, — добавил он, — днем он никогда не сидит дома.
Через полгода я пришел снова.
— Ну что, дома сегодня фонарщик?
— Э-э! — протянул дворник. — Нет его и не будет. Вчера его схоронили. Помер.
Дворник задумался.
Расспросив его о некоторых подробностях, я отправился на кладбище.
— Могильщик, покажите мне, где тут вчера похоронили фонарщика?
— Фонарщика? — переспросил он. — Кто его знает! Вчера сюда прибыло тридцать пассажиров.
— Но его похоронили на участке для самых бедных.
— Таких нагрянуло двадцать пять.