Том 2. Произведения 1887-1909
Шрифт:
Наконец купеческий сынок организовал кадриль. Из кабинета появиля Уля с гитарой и Телегин с «гармоньей». Иван Иванович и организатор были визави.
— «Чижик, чижик, где ты был?..» — начал басом Телегин и бойко заиграл «первую фигуру».
Уля притоптывал ногой, покачивался, щипал струны, гитара звенела в лад с гармоникой… Танцы начались. Иван Иванович скользил на своих лыжах-штиблетах, ухарски вертел даму, купеческий сынок неистово топал…
— Вторую! — заорал наконец Иван Иванович.
— «И шумит, и гудит», — хватили музыканты.
Et tonat! Et tonat! Et fluvium coelum dat! [17] —подпевал
— На пятую — «барыню»! — орет Иван Иванович. Музыканты сразу перешли на лихую «барыню»:
Ах, дяденька! Люби тетеньку! Она ходит-семенит, Колокольчиком звенит!И под забористый речитатив зал «заходил ходором» от бешеной «пятой фигуры». Иван Иванович, закинув голову назад, как коренник в тройке, несется на купеческого сынка, тот плывет в сторону, гулко дробит по полу сапогами, взвизгивает фальцетом:
17
И гремит! И звенит! И разверзаются небеса! (лат.)
— Делай! ощипись! — вскрикивает вдруг Капитон Николаевич, выскакивая из гостиной с гитарой в руках и с закинутой назад головою…
Ах, бырыня буки-бу! Будто я тебя трясу? Тебя черти трясут, На меня славу кладут!Наконец все стихло. Все были в поту, все тяжело отдувались…
— Господа, петь, петь становитесь, — приглашал Уля.
Все столпились в кучу.
Я вечор в лужках гуля-яла!..—затянул он, делая рот ижицей.
Грусть хотела разогнать!—подхватил Иван Иванович басом.
Вдруг около поющих появился Яков Савельевич. Он, как страстный любитель пения, не стерпел и явился в залу. Утренняя сцена была забыта; она была уже не первая…
— А, вот и дирижер! — раздались возгласы.
Яков Савельевич сейчас же отодвинул Улю, взял гитару и начал «дирижировать», то есть размахивать в такт рукою.
Но вдруг он обернулся: Иван Иванович, стоявший сзади, скорчил гримасу и сделал над его головой рожки… Все так и грянули дружным смехом.
Но в тот же момент Яков Савельевич схватил гитару за гриф и взмахнул ею в воздухе… Она мелькнула и с треском рухнула на голову Ивана Ивановича…
…Через минуту
<1891>
Помещик Воргольский *
…Первый, кого я встретил, достигнув родных палестин, т. е. сошедши на одной станции Орловско-Грязской дороги, был мой родственник, Павел Петрович Воргольский.
Он стоял в дверях вокзала и выделялся из многих высоким ростом, красивой физиономией чисто цыганского типа и своей манерой держаться: с надменным видом откинувшись назад и оглядывая всех быстрым взглядом черных, странных глаз, он как будто чувствовал себя выше всех и щеголял своим франтовским «русским» костюмом. Очевидно, заметив в толпе меня, он радостно улыбнулся, но когда я подошел к нему, сделал удивленное лицо.
— Павел Петрович! — воскликнул я, — вот славно! Прямо на братца попадаю!
— Извините, я, кажется, нэ имею чести… — возразил он, модно выговаривая вместо «е» — «э».
— Что такое? Не узнаешь?
— Право… не припомню…
— Неужели я в полгода превратился в другого человека?
Павел Петрович даже брови вздернул и сплеснул руками.
— Да это ты?
— Нет, брат, не я… — невольно вырвалась у меня глупая острота.
— Ну, извини, тебя совершенно не узнаешь!
— А вот тебя так сразу узнаешь. Все такой же.
— Да уверяю тебя, ты серьезно изменился, — настаивал Павел Петрович, нисколько не смущаясь, но уже начиная выговаривать буквы как следует. Я поднял свой чемоданчик.
— Пойдем в вокзал, а то извозчики разъедутся.
— Да на что тебе эта сволочь?
— Ехать, разумеется.
Павел Петрович покачал головою.
— Ты меня положительно обижаешь, — тоном любезного упрека возразил он, — ведь я-то здесь не пешком!.. Я, видишь ли, приехал было за контролером, — он ко мне на винокуренный завод, — да черт с ним! Его что-то не видать… видимо, приедет с вечерним… Мой экипаж к твоим услугам!
— А я к твоим услугам.
Обмениваясь такими любезностями, мы вошли в вокзал. Павел Петрович опередил меня и на весь вокзал крикнул:
— Казак!
Из дверей тотчас выскочил молодой широкоплечий кучер, с плутовской смуглой физиономией, и подбежал к нам.
— Вещи в шарабан!
«Казак» схватил мой чемодан и выжидательно остановился.
— Тесно будет, Павел Петрович…
— Молчать! А то на голове повезешь… Марш! «Казак» подло хихикнул и скрылся.
— Давай выпьем, — обратился ко мне Павел Петрович и, не дожидаясь моего согласия, повелительно (он все хотел делать повелительно) кивнул бабе, стоявшей за буфетом. Баба через несколько минут притащила нам графинчик водки и два бутерброда с сыром. Не успел я выпить одной рюмки, как Павел Петрович уже налил мне вторую.
— Нет, не пью больше. Не наливай, пожалуйста.
— Ну, знаем мы вашего брата…
— Право, не стану.
— Пустяки! В конце концов, все равно выпьешь… только мерзлым бараном прикидываешься.