Том 2. Произведения 1887-1909
Шрифт:
Посреди комнаты, наклонившись над чемоданом, стоял Сергей Сергеич.
Он был небольшого роста и тщедушен. На нем была серая визиточка и черные брюки, из-под которых выглядывали изящные штиблетки. Когда он поднялся, я увидал его лицо. Оно было немолодое, но красивое. Черные глаза сверкали строгим блеском из глубоких впадин. Щеки тщательно выбриты и черная бородка красиво подстрижена. Волосы, тоже черные, короткие, мягко лежали назад. Общее выражение лица — как будто немного удивленное и серьезное, словно господин контролер всегда был чем-нибудь
Он порылся в жилетном кармане и отомкнул чемодан. Затем стал вынимать разнородные предметы.
Прежде всего он вынул сюртучную пару и несколько крахмальных рубашек. Пару он повесил на стене, а рубашки, завернув во что-то белое, положил на этажерку. Этажерка была со сломанною ножкою, и Сергей Сергеич, качнув ее, криво усмехнулся.
— Однако, удобства! — пробормотал он недовольно. Потом опять подошел к чемодану и вынул оттуда штиблеты и новые сиреневые брюки. На последние Сергей Сергеич взглянул ласково; бережно развернувши, он взял их в левую руку, отставил от себя, так что они красиво повисли в воздухе, поглядел несколько минут, откинув голову набок, и затем так же бережно свернул их.
Далее следовала мелочь.
Сергей Сергеич поставил на стол два флакона с одеколоном, зубную щеточку, табак в красной коробке; положил револьвер, суворинское издание Пушкина, «Царь-Девицу» Вс. Соловьева, «Мысли о женщинах, старые и новые» и штук пять желтых книжек «Отечественных записок», вынул из сака хлыстик с бронзовым набалдашником и, свистнув им два раза в воздухе, снова спрятал. Потом, задвинув ногой сак под кровать, разложил на ней подушку и байковое одеяло… Все это он сделал скоро и, запустив пальцы в жилетный карман, слегка потянулся.
Я отодвинулся от двери, закурил и лег на диван. Когда же я снова заглянул в щель, контролер стоял и утирался полотенцем, а садовник, который исполнял у Павла Петровича осенью и зимою роль лакея, мужик в фартуке, с суровым лицом и рыжими подстриженными усами, протирал пол… Окончив это, он взял рукомойник и хотел уйти. Контролер опустил полотенце и намеревался что-то спросить, но, взглянув на грубую физиономию садовника, по-видимому, счел за лучшее промолчать.
— Наверно, дерзкая скотина, — пробормотал он, когда садовник скрылся.
— Самовар готов-с, — сказал тот, через несколько минут отворяя дверь.
— Сейчас, голубчик, сейчас! — торопливо и не выговаривая буквы «л», ответил контролер.
Садовник бесстрастно повернулся и вышел. Это опять не понравилось контролеру.
— Ну, да у меня будешь вежливый! — сказал он вполголоса с хвастливой храбростью и стал перед зеркалом зачесывать волосы.
Сперва он быстро и недовольно дернул гребешком; потом взбил волосы рукой, отступил немного от зеркала, наклонил голову набок и несколько минут искоса глядел на свое отражение. Потом стал зачесывать медленно и осторожно; волосы лоснились и красиво ложились назад… Сергей Сергеич несколько раз провел по ним своей
Я лег на диван и закрыл глаза.
В сумерки горничная разбудила меня приглашением «чай кушать». Я вышел в залу.
За столом сидели: около стены Павел Петрович, сбоку — гость. Павел Петрович был в шелковой красной рубашке, новых черных шароварах и замечательно вычищенных сапогах. Видимо, он хотел показать себя богатым помещиком: богатые помещики, по его мнению, должны носить именно такой костюм. Кроме этого, было еще заметно, что сегодня он чувствовал себя особенно «удалым» и красивым. Гость слушал его оживленный говор молча, с вежливой улыбкой, и помешивал ложечкой в стакане.
— Позвольте, Сергей Сергеич, познакомить, — начал, как только я вошел, Павел Петрович галантно.
Я пробормотал, как обыкновенно бормочут при первом знакомстве, свою фамилию.
— Сергей Сергеич Павловский, — ясно и вразумительно ответил мне контролер, выпуская букву «л».
Потом сейчас же сел и сделал вид, что его чрезвычайно интересует рассказ Павла Петровича.
Но Павел Петрович сказал торопливо «рагдоп» и крикнул горничную:
— Принесите рому или коньяку… хоть бутылку, да чаю Ивану Алексеевичу.
— Да там… нету-с, — ответила горничная.
Павел Петрович сделал строгий и удивленный вид.
— То есть как это нету-с? Давно ли я привез из города ящик?
— Когда-с? — наивно спросила горничная.
— Слушайте, что вам приказывают, и не смейте рассуждать, — сердито перебил Павел Петрович, нисколько не смущаясь.
Горничная, должно быть уже привыкшая к подобным штукам, молча скрылась. Когда же она принесла мне чаю, Павел Петрович уже не стал спрашивать про вино.
— И представьте себе, Сергей Сергеич, — говорил он, продолжая прерванный рассказ, — мне эта история вовсе не шутками обошлась: чистого убытку оказалось ни много ни мало… (позвольте, — заморгал он глазами, будто бы припоминая, — 800,1000,1025) да… верно, 1025 рубликов с копейками.
— Однако! — сочувственно сказал Сергей Сергеич.
— Да вы, может быть, не верите? Я вам покажу конторские книги.
— Сергей Сергеич быстро взглянул исподлобья.
— Помилуйте! — воскликнул он. — Почему же я смею не верить? — И изящно хлебнул из стакана.
— Про что это? — спросил я Павла Петровича.
— А знаешь, про ту историю с волками, — ответил он совершенно спокойно.
— Про какую историю с волками?
— Разве не помнишь, волки пшеницу-то у меня летом испортили, — 25 десятин логовом поделали.
— Когда же это?
— Ах, боже мой! Да ты же ездил со мной осматривать поля.