Том 2. Произведения 1902–1906
Шрифт:
Один «гость» неловко выразился, что «заплатил» ей. Надо было сказать «подарил». И она в слезах говорила ему:
– Платят только за вещи, я – не вещь, а женщина… я – женщина.
Физически Е. А. перестала развиваться, вероятно, со времени своего «падения», то есть с тринадцати лет. Она миниатюрна, очень мила, способна, как ребенок, подолгу любоваться собой в зеркале. Да в действительности это и есть ребенок, беспомощный, не знающий и не понимающий жизни, правдивый, искренний, откровенный, щедрый, не злой; жизнь еще не успела озлобить
Самым вредным элементом в жизни проституток являются сутенеры, «коты». Начав с объяснений в любви, они окружают девушку полным вниманием и лаской и, приучив к себе, меняют тактику. Постепенно приобретая право вмешательства в личную жизнь девушки, негодяй сначала только снисходительно принимает от нее угощение, а потом и всецело распоряжается ее доходами, побоями взыскивая все, что ему нужно.
У Е. А. уже появился такой обожатель. Он поколачивает. «Потому и бьет, – говорит она, – что любит».
Она горько сетует, что у нее нет матери, которая бы защитила ее.
И в самом деле, кто защитит ее? Кто освободит от настойчивого обожателя, который бьет ее по голове, чтобы избежать видимых синяков?«
Вот и все.
Старая и поражающая своей новизной, как смерть, история. Эта коротенькая история семнадцатилетней жизни стоит десятков повестей и романов с убийствами, самоубийствами, кровью и всякими ужасами. И это среди нас, быть может на одной с нами улице. Крохотная девочка, проданная старику купцу, утирает капающие слезы с одним задушенным криком-стоном: «Мама!» А сколько их, сколько их, таких девочек в Москве.
«Шумим»*
«Шумим, братец, шумим!»
Это – удивительная, специально русская черта: «Шумим!..»
Шумим в личной жизни, шумим в общественной. И шумим не то чтобы так себе, зря, шумим искренне, от сердца. Те силы и энергия, которые в нас заложены, как в открытый люк, устремляются в этот шум, и мы чувствуем удовлетворение.
И сколько хороших дел, сколько прекрасных начинаний, сколько планов, сколько надежд, как утренний туман, растаяли вместе с замолкшим шумом!
Вы знаете болезнь хуже холеры и чумы, болезнь, как язва, въедающуюся в народное тело, болезнь, уносящую тысячи жизней в самую цветущую, в самую лучшую пору – туберкулез, этот страшный бич человечества.
Уже стала избитым местом его ненасытимая прожорливость, его социальная опасность. На Западе – в полном разгаре борьба с чудовищем, у нас – только начинается.
Москва, как и во многом другом, подает пример этой борьбы.
Четыре года тому назад седьмой пироговский съезд врачей организовал комиссию при обществе русских врачей в память Н. И. Пирогова для выработки мер борьбы с туберкулезом.
И комиссия… зашумела.
Шумела она искренне, правдиво, с знанием дела, основательно, с толком.
– Граждане, – говорила она, – туберкулез – страшная штука.
Помолчав:
– Д-да!
Публика мнется.
– Да, это действительно… поедает народу.
– Граждане, бороться лекарствами с этим ужаснейшим недругом человечества, с этой роковой болезнью, с этим… ну, вообще с этим бичом человечества бессмысленно.
– Да… конечно… разве лекарствами что сделаешь?.. Лекарствами ничего не сделаешь, если, например, чахотка… Это уже известно… об этом писали, писали…
– Да… Ну вот, лекарствами ничего не сделаешь. Нет, тут нужны широкие социальные меры. Не лечить надо уже заболевших, а не допускать болеть. Нужно, чтобы народ понимал, понимал сущность болезни, понимал, как ограждать себя от нее, понимал бы, что она заразительна, понимал бы, что надо хорошо питаться, жить в светлых просторных помещениях, соблюдать все правила гигиены, не надрываться в работе. Понимание, знание нужно. Тут лекарствами ничего не поделаешь, тут все в полной зависимости от социальных условий. Грамотность прежде всего.
– Это действительно, это так… палочки эдакие пакостные в человеке заводятся… Ну, там говядину нужно есть, чтобы сытость была, – давно об этом в газетах пишут. Вот брат у меня от чахотки помер… жена при последнем издыхании… детишки – ветром валяет, да и я туда же за ними гляжу… палочка эта самая вредит… нельзя ли помощи дать?.. Хоть вздохнуть бы, измаялся…
Комиссия строго:
– А ты грамотный? А питание? А насчет гигиены?
– Ась?.. Неграмотный… Кормимся кое-как по бедности нашей… Главное, палочка заела, кашель, кровью харкаю, пот, работать – надо сил, хоть бы чего-нибудь… нельзя ли…
Комиссия снисходительно:
– Ну, вот что, батюшка, ничего не можем сделать: прежде всего грамотность, грамотность прежде всего и… Подожди немножко, братец мой: вот как наступит всеобщая грамотность, и питание там, тово… вот тогда приходи, мы тогда с большим удовольствием… Главное… питаться будете хорошо, по гигиене жить, объем воздуха и все такое… Тогда, братец, и приходи, тогда ты и понимать будешь… Вот тогда самое и бороться с чахоткой, понимаешь ли?.. Тогда, это самое, и бороться с чахоткой, потому что и чахотки-то не будет, не будет ее. Скажи, пожалуйста, какая чахотка, когда все будут отлично питаться, будут понимать, как уберечься, оградить себя от заразы, вообще, в иных условиях. Да!..
Вы говорите: это – шарж.
Нет-с, это только в обнаженном виде деятельность комиссии под председательством проф. В. Шервинского. Комиссия только и делает, что читает доклады, старые и давно известные доклады, что с чахоткой нельзя бороться паллиативным лечением, что борьба с этим недугом должна быть перенесена на социальную почву и пр.,- что давным-давно известно и стало трюизмом.
Как, спросят меня, да разве распространение истинных понятий о болезни и о действительных мерах борьбы с ней в народе, разве это уже не борьба с чахоткой?