Том 2. Стихотворения 1917-1922

Хлебников Велимир

1922

«Старую Маву древней Галиции…»^*

Старую Маву древней Галиции Сёдни увидел в столице я. Выщерил на небо плотник Азбуку каменных слов, Зубы ночного бревна. Месяц – в засаде охотник, Тянется с неба слюна. Голод, соси старой воблы ком! Черным набором за облаком Вылезла черная тройка. Это не ливень полей, Это не улиц небом попойка: Выросла на небе тройка. Темной маны Водолей Вырос и вылез, Где улицы раньше резвились. Вещий, смотри: Это же три Быстро шагает ногой

скорохода По облакам небосвода.

1922

«Она удала и лиха…»^*

Она удала и лиха, Она красою спорит с женами, Ее живые потроха Часами смотрят обнаженными. Кишки подобно небосводу Свершают медленный полет. И, созерцая звезд природу, Гоня по жилам красноход, Творил сердечной жизни год И умной – радостей свободу. И снеговая крышка снята, Чтоб небеса вращались тела, А Мава, бешена и свята, Вновь на свидание летела.

<1922>

«Я призываю вас шашкой…»^*

Я призываю вас шашкой Дотронуться до рубашки. Ее нет. Шашкой сказать: король гол. То, что мы сделали пухом дыхания, Я призываю вас сделать железом.

15 февраля 1922

«Участок – великая вещь!..»^*

Участок – великая вещь! Это – место свиданья Меня и государства. Государство напоминает, Что оно все еще существует

1922

«Подул…»^*

Подул И государства пали. У дул Глаза в опале.

1922

«У меня нет государевой шляпы…»^*

У меня нет государевой шляпы, У меня нет государевых бот. Небо светлое – шляпа моя, Земля серая – обувь моя.

1922

«Мне мало надо…»^*

Мне мало надо: Краюшку хлеба И каплю молока. Да это небо, Да эти облака!

1922 (1912)

«Не чертиком масленичным…»^*

Не чертиком масленичным Я раздуваю себя До писка смешного И рожи плаксивой грудного ребенка. Нет, я из братского гроба <И похорон> Колокол Воли. Руку свою подымаю Сказать про опасность. Далекий и бледный Мною указан вам путь, А не большими кострами Для варки быка На палубе вашей, Вам знакомых и близких. Да, я срывался и падал, Тучи меня закрывали И закрывают сейчас. Но не вы ли падали позже <И гнали память крушений>, В камнях <невольно> лепили Тенью земною меня? За то, что напомнил про звезды И был сквозняком быта этих голяков, Не раз вы оставляли меня И уносили мое платье, Когда я переплывал проливы песни, И хохотали, что я гол. Вы же себя раздевали Через несколько лет, Не заметив во мне Событий вершины, Пера руки времен За думой писателя. Я одиноким врачом В доме сумасшедших Пел свои песни – лекарства.

1922

«И позвоночные хребты…»^*

И

позвоночные хребты Высоких замков – книг. За населенные страницы Листы стеклянных деревень. Здесь города живые книги Ощерили книгой листы Высоких замков – плоскостей. Стояли тыла книги корешком, Где грозовые битюги Махали синих молний облаком. О рова <н>рав и нравов рава! И люди, сложены в стога людей, Лежали тесно мертвым сеном. В стеклянные овраги переулков На игры звали баладеи. Весь город без веснушек стен. Листы людьми жилые, Стеклянная пряжа жилищ. Чтоб люди не морщинились, Для складок толп – порядка утюги. О полки с книгами, где имя писателя – звук И общий труп – читатель этой книги!

1922

Будущее^*

Если ветер придет целовать, Расскажу, что кровь запеклась, Что присохла к седым волосам. И парой свинцовых жемчужин из глаз Я спрошу: «Как вас звать?» И будет более плача, Чем в неделю дней мясопуста. А бровь черкнет крылом грача, Созвездие бешенством пестуя. Это были прекрасные масти, Снежные, черные и золотые, Это конница девушек мести Летела, летит, от орудия тая. Загорелись в глазах небоскребы, Искавшие к облаку тропы. Алым снегом сиявшие губы Глодали далекие трупы. И за кустарник поднятых рук Скачет и скачет белый конь. «Весною цветами, – вымолвил рок, – Оседланный съест вас скакун».

1922

«Наполнив красоту здоровьем…»^*

Наполнив красоту здоровьем, Ступает смерть по образам И, точно нож над шеею воловьей, Сверкнет железом над народами И смотрит синими свободами. Узда, сорви коню уста, Он встанет дико на дыбы Махать неделей перестав, Ты успокоился дабы. Мигала могила у кладбищ. Как моль летит на пламя свеч, Лечу в ночное Бога око И вижу всадник, белый гад, бишь. Конь лижет трупы Красным языком огня.

<1922>

«Где пялятся в стекла харчи…»^*

Где пялятся в стекла харчи, Личико смерти закрыто повязкой харчевни. А жизнь завязала смеющийся лик Сугробами мертвой деревни. Вымерли все – до единого!

1922

«Народ влачил свои судьбы по Волге…»^*

Народ влачил свои судьбы по Волге, Суда судьбы и узкую веревку Широкой лямкой народовластья заменил. Потом же львиный царепад Аисты у жизни оголил, И часто, часто невпопад Народ потоки крови лил. Кто юноша, чей в черепе не сросся шов, – Он бросил смуглое яйцо И умер, точно Балмашов, Закрывши белое лицо? Зачем свободе стремена И седел твердая рука?! Летят весною семена И ливень ржи сквозь облака. И сказка имени царя Рассказана секире. И вот женою дикаря Над мерзлою землей Сибири Боса обуздываешь годы, Верхом сидишь на камне бивня И в дни суровой непогоды Нагая режешь струи ливня. И черный мамонт белым бивнем Грозит неведомо кому, А на селе сибирским пивнем Воспето солнце: ку-ка-ку! Над мерзлою землей Оби Ее глаза темны и в злобе И вьется бешено коса, Чтоб упадали пояса.