Том 2. Сумерки духа
Шрифт:
Замок щелкнул, и Ян с Раисой очутились на паучьей лестнице, освещенной сверху мутно-желтыми лучами.
– Я не могу, – выговорил Ян после нескольких минут молчания. – Я опять пойду к доктору, подожду его, сколько нужно. Надо спросить о ней хорошенько. Вы, Раиса Михайловна…
– Нет, – сказала она быстро, угадывая, что он скажет. – Я не уеду. Я тоже с вами к доктору.
Ян не возражал и они тихо, молча пошли вниз.
Доктора пришлось ждать дольше, чем думал Ян. Они сидели внизу на деревянной скамейке час или полтора. И ни Раиса, ни Ян за все это время не произнесли ни слова. Казалось, что-то тяжелое и темное висит над ними.
Их позвали вдруг, когда Ян уже забыл, что должны
– Вы о какой больной хотите узнать? – начал доктор отрывисто. – О Марии Теш? Мне теперь некогда.
– Извините, – робко возразил Ян. – Не о Марии Теш… Я желал бы узнать насчет Веры Зыбиной.
– Что? Вы о Вере Зыбиной? Это вы у нее сейчас были? Вы ее раздражили чем-нибудь? Вы как ей приходитесь? Вам было известно, что она страдает астмой?
Ян не знал, на какой вопрос отвечать.
– Да, мы были у нее… И мне хотелось бы спросить…
– Сколько времени тому назад вы ее оставили?
– Часа полтора или больше… Мы дожидались докторского приема.
– Вы можете теперь подняться. Вера Зыбина… вы как ей приходитесь? Дальний родственник? – страдала астмой и час тому назад внезапно скончалась от припадка этой болезни. Ее еще пытаются привести в чувство, но есть несомненные признаки смерти. Да вы кто ей? – почти закричал доктор, видя, как бледнеет лицо Яна.
– Брат, – громко сказала Раиса.
– Брат? Извините… Так вы можете к ней пройти… Ничего нельзя сделать: внезапная смерть… До свиданья.
Раиса почти насильно взяла Яна под руку и они опять поднялись по лестнице наверх. Их сейчас же провели в довольно просторную комнату со множеством кроватей. Больных там почти не было, их не пускали. Некоторые любопытно заглядывали в двери. Две сиделки стояли около дальней кровати, у самого окна. Ян и Раиса подошли ближе. На кровати лежало, закинув голову, тело Веры. Темный капот был расстегнут, один рукав почему-то разрезан. С первого взгляда было видно, что это труп. Тускло-желтый свет сквозь решетчатое окно падал прямо на неподвижную голову с редкими, полуседыми, точно похолодевшими волосами и мертвой, белой кожей между ними. Лицо снеговое, с темным, полуоткрытым ртом, застыло в выражении равнодушия. Раиса не верила, что это она, Вера, сестра Яна. Раиса ждала ужаса, но ужаса не было. Была только смерть.
– Ян, пойдемте, – сказала Раиса тихо, с невыразимой нежностью и печалью беря его за руку. – Пойдемте. Видите, здесь кончено.
– Нет, позвольте мне, Раиса Михайловна… Я уж здесь останусь. Что ж? Это ничего. Это только так… зеркало разбилось.
Они стояли, взявшись за руки, и смотрели в мертвое лицо. Больная, похожая на старую утку, пробралась в комнату, суетилась и тараторила:
– Прошу вас, прошу вас, господа… Окажите содействие… Я пять лет жду, когда опростается место у окна. А все, кто у окна, как назло, не переводились, не умирали. Окажите содействие. Я желаю на место покойницы. Теснота такая… На место покойницы желаю.
Через неделю или полторы, утром, Ян получил от Раисы записку. Раньше она никогда не писала ему. Почерк у нее был узкий, длинный и неровный.
«Приходите сегодня, в четвертом часу, на ту аллею, по берегу, где я всегда гуляю. Мне хочется поговорить с вами, а дома неудобно».
Еще не было трех, когда Ян пришел на условленную аллею. Он шел пешком, немного
– Это вы? – сказала она. И голос ее звучал трепетнее и тише.
Ян тоже смутился, ничего не ответил. Они пошли рядом, молча, в глубину аллеи. Наконец, Раиса опять начала:
– Мне так много нужно сказать вам… Так давно я вас не видела. Помните, с того раза, в больнице… Я много думала за это время… Вам было тяжело… И вот я… Никогда прежде не жалела. А тут вас ужасно, ужасно, ужасно…
Она краснела и путалась. Из надменной женщины она вдруг, на это странное мгновенье, превратилась в робкую девочку, почти ребенка, не находила непривычных слов и повторяла, совсем по-женски, беспомощно, это слово «ужасно», не зная, что сказать еще.
– Я позвала вас сюда, потому что дома… могут помешать-приехать… Здесь лучше. Мне столько нужно сказать вам… Но я не могу сразу придумать слов, чтобы вы поняли…
Она остановилась и подняла на него темные глаза, в которых стояли слезы.
Ян встрепенулся, радостно и неосторожно схватил ее за руки и, улыбаясь, почти смеясь, торопливо заговорил:
– Да не надо слов, не надо. Я все пойму. Я уж понял, когда взглянул на вас. Спасибо за это, я всегда знал, что вы Такая же, как я, что вы все, как я, чувствуете, всему доступна ваша душа… Как я счастлив! И я вас так…
Он не договорил, потому что она, испуганная его словами, его движениями, вдруг опять изменилась, освободила свои руки и поглядела на него прямо, посветлевшими глазами без слез. Казалось, она делает усилие, тяжелое, почти невозможное, чтобы проснуться, опомниться. Стремительность и простота Яна развеяли новые, еще робкие настроения. Чем дольше она так смотрела на него, тем спокойнее становилось ее строгое, побледневшее лицо. Яну стало холодно и страшно. Он хотел что-то сказать, крикнуть, но вдруг ощущение, что они не одни, пробежало по его телу. Он обернулся – невольно обернулась и Раиса. Неслышно ступая по мягкому, как пух, снегу, к ним подходил Самохин. Он недавно снял военную форму и казался еще худее, желтее и злее в черном пальто. Аллея была очень пряма, он, вероятно, давно наблюдал за Раисой и Яном. Взгляд его с откровенной, насмешливой дерзостью остановился на Раисе. Прежде он смотрел так только на Яна.
– Мое почтение! Вот вам счастие, Ян! Сколько я ни гулял, ни разу не встретил здесь Раису Михайловну. Вам прямо везет!
Он не спускал глаз с Раисы, но она уже совсем была прежняя, презрительная, даже оскорбленная. Самохин знал, что пока она прежняя – она вся в его хитрой и тонкой воле.
– Мы встретились не случайно, – вызывающе произнесла Раиса. – Я писала Ивану Ивановичу. Мне надо было с ним видеться… Теперь я иду домой.
И она вдруг мучительно покраснела, поняв, что всего этого не нужно было говорить.