Том 21. Письма 1888-1889

Чехов Антон Павлович

Получив отказ, княжеский посол сильно опечалился, едва не умер с горя и в конце концов стал умолять меня рекомендовать ему писателей-беллетристов, знакомых с охотою. Я подумал и очень кстати вспомнил об одной писательнице, которая мечтает о монументе и вот уж год как больна от зависти к моей литературной славе. Короче говоря, я дал Ваш адрес, и на днях Вы получите приглашение ^* прислать к январю охотничий рассказ, конечно, небольшой, полный поэзии и всяких красот. Вы не раз наблюдали охоту с гончими, псковичей ^* и проч., и Вам не трудно будет создать что-нибудь подходящее. Например, Вы могли бы написать очерк «Иван Гаврилов» или «Раненая лось» ^* — в последнем рассказе, если не забыли,

охотники ранят лось, она глядит по-человечьи, и никто не решается зарезать ее. Это недурной сюжет, но опасный в том отношении, что трудно уберечься от сантиментальности; надо писать его протокольно, без жалких слов, и начать так: «Такого-то числа охотники ранили в Дарагановском лесу молодую лось»… А если пустите немножко слезы, то отнимете у сюжета его суровость и всё то, что в нем достойно внимания…

Я учу Вас, как писать. Вы скажете: это дерзость! Пусть так. Вы не можете себе представить, какое наслаждение сознавать себя великим и злорадствовать над завистниками!

В случае, если Урусов пришлет Вам приглашение и Вы согласитесь, то в ответном письме не забудьте сделать следующий P. S.: «Что касается моих условий, то для Вашего журнала я не буду делать исключений и возьму с Вас 80-100 руб. за лист — обычный журнальный гонорар».

Не пора ли Вам выздоравливать?

У меня форменная инфлуэнца.

Передайте мой сердечный привет Алексею Сергеевичу, Василисе и Елизавете Александровне.

Душевно преданный

А. Чехов.

Вся моя фамилия кланяется.

Суворину А. С., 5 декабря 1889 ^*

737. А. С. СУВОРИНУ

5 декабря 1889 г. Москва.

5 дек.

Выпал снег.

Будьте добры, скажите в телефон, чтобы контора выслала мне гонорар за «Обывателей». Чёрт подери, нет денег. «Северн<ый> вестн<ик>», очевидно, бедствует, так как не выслал мне еще половины гонорара за мой рассказ ^* — это между нами. Жаль.

Не знаю, куда ехать: в Питер или в деревню.

Будьте здоровы.

Ваш А. Чехов.

Вы обругали «Старые годы». Но ведь раньше они у Вас были похвалены ^* . Знаете, как актрисы называют Шпажинского? Обгорелая каланча и траурный сургуч. И то и другое к нему одинаково подходит.

Суворину А. С., 7 декабря 1889 ^*

738. А. С. СУВОРИНУ

7 декабря 1889 г. Москва.

7 дек.

Сегодня утром я послал Вам рукопись Овсянникова ^* ; я выкинул немножко меньше половины. Мне было очень неловко вычеркивать буренинские поправки, но я не мог оставить их, так как они касаются расстрелянного писаря, которого я в корректуре упразднил до minimum’а, ибо считаю, что он Овсянниковым сделан препогано и прелицемерно. Буренин согласится со мною, если прочтет корректуру. Овсянников просто глуп и нерасчетлив. Он старается, чтобы его писарь мыслил, рассуждал и чувствовал возможно умнее, заставляет его полюбить евангелие и выпаливать чуть ли не афоризмами — и в то же время, устами своего героя — графа Толстого, старается убедить суд и читателя, что этот умный писарь не что иное, как идиот, и что его нужно помиловать толькоради этого идиотизма. Вообще странно.

В Петербург я поехал бы с удовольствием, но… у меня прежестокий кашель, мало денег и нужно писать к празднику рассказы. На деньги можно наплевать, но с кашлем нужно быть осторожнее, а езда в вагоне у меня всегда делает кашель. Боюсь кровохарканья, которое всегда меня пугало.

У Боткина камни в печени. Так, по-видимому, думает сам Боткин, основываясь, опять-таки, по-видимому, на болях, которые чувствует. Печень — это слабая сторона, это пятка Боткина. Он всегда ошибался, ошибается и теперь. Если правда, что в его скорой ^* кончине прежде всего заинтересована печень, то

виноваты не камни, а рак.

Доброславина жалко ^* . Зря умер. Брюшной тиф зарезал одного из злейших врагов своих.

Князь Сумбатов убедительно просит выслатьте книги, в которых есть хотя что-нибудь про «Макбета» ^* . Обещает возвратить в исправности и клянется тенями своих армянских предков. Высылайте мне, а я пошлю ему. Я буду, таким образом, благородным свидетелем.

В понедельник или во вторник, в 3 1/2 часа пополудни, пожалует к Вам московский журналист С. Н. Филиппов, тот самый, который когда-то писал Вам насчет «Татьяны Репиной» ^* и которому Вы послали экземпляр Вашей пьесы и письмо. Он едет в Петербург искать работы и убедительно просил меня рекомендовать его Вам. Я знаю его только как театрального рецензента, по преимуществу ругателя, и как автора книги «По Крыму» ^* . Работал он в «Русском курьере», работает в «Русских ведомостях». Насчет его идей и прочего я ничего не знаю, что же касается слога, бойкости, уменья обыкновенное слово поставить в кавычки и показать кукиш в кармане сильному человеку в то время, когда тот посажен уж в тюрьму, то в этом отношении он может дать Курепину 20 очков вперед ^* . Он хороший работник, по крайней мере, может быть таковым, но, к сожалению, он явится к Вам не с готовою работою, а с просьбою о работе. Т. е. Вы должны будете сочинить для него работу. Он годен для командировок. Для фельетона московской жизни и вообще для фельетона он неудобен, ибо, во-1-х, у Вас есть уже Курепин, и, во-2-х, он слишком еще молод, чтобы садиться на такие легкие хлеба, как фельетон о том, о сем, с обыкновенными словами в кавычках. Найдите ему какую-нибудь «каторжную работу», чтоб он раз пять вспотел — это для него будет самое лучшее. Брат его ^* — профессор Москов<ского> универ<ситета>. По-видимому, и из журналиста вышел бы большой толк, если бы ему удалось побывать в хорошей школе. На «Новое время» он возлагает большие надежды и, кажется, едет в Петербург только ради «Нового времени».

Что поделывает Алексей Алексеевич? Как идет его «Стоглав»? Передайте ему мою глубокую, искреннюю благодарность за бочонок вина ^* . Вино великолепно. Я этого вина не получал и не пил, но о достоинствах его могу судить по письму, полученному мною еще летом от А<лексея> А<лексеевича>. Вообще Вам можно позавидовать: Ваши сыновья подают большие надежды. Тонкие люди! Если бы я не был с Вами в хороших отношениях, то давно бы уж упрятал их в тюрьму.

Инфлуэнца делает у меня чёрт знает что. Заболели мать, сестра, кухарка и горничная. Я болен, но это не помешало мне быть вчера на мальчишнике у одного доктора ^* , который женится на балерине. У балерины я шафером. Мне скучно на нее смотреть, так как я в балете ничего не понимаю и знаю только, что в антрактах от балерин пахнет, как от лошадей. Когда я был во 2-м курсе, то влюбился в балерину и посещал балет. Потом я знавал драматических актрис, перешедших из балета в драму. Вчера перед мальчишником я был с визитом у одной такой актрисы ^* . Балет она теперь презирает и смотрит на него свысока, но все-таки не может отделаться от балетных телодвижений. Ступни ее ног, когда она стоит, находятся всегда в таком отношении (а и b — это носки), что не кажется безобразным.

В январе мне стукнет 30 лет… Здравствуй, одинокая старость, догорай, бесполезная жизнь! ^*

Анне Ивановне, Настюше и Берке сердечный привет. Алексею Алексеевичу тоже… Зачем он ежегодно катается в Палестину? Не хочет ли он стать Иерусалимским патриархом?

Ваш А. Чехов.

Тихонову В. А., 7 декабря 1889 ^*